"Анатолий Алексин. Не родись красивой..." - читать интересную книгу автора

цирк... Протянул цветы мне, поднял свой стакан и посмотрел на часы. Я по
мгновениям помню... "У нас еще полторы минуты", - сказал он. А когда по
радио загремел гимн, мой муж, стремясь заглушить его, произнес: "Пусть этот
Старый Новый год будет молодым. Старость хороша, когда она не сдается!
Молодость и здоровье! Это мой тост!" Сам он в своем давно уж не юном
возрасте был моложе всех остальных. Мы выпили. И мой муж тоже... из своего
стакана.
- Но кто все-таки... еще сидел за столом? Простите, что я так навязчив.
И когда Парамошин решил покаяться? В чем?
- Это вы узнаете в самом конце. Иначе нельзя... Сперва обо всем другом.
- Да, да... Я согласен.
- Муж выпил и швырнул стакан на пол. Он часто так делал: на счастье! Но
тогда швырнул с какой-то особой лихостью. И стакан брызгами разлетелся по
полу. Вадим Степанович даже вскочил со своего стула, будто следил за мужем.
Яд, я уверена, был в бутылке боржоми.
- Но как Парамошин заранее угадал, где именно будет сидеть Алексей
Борисович?
- Там были таблички. С инициалами и фамилиями... Как положено, заранее
указали, кому где находиться.
- А кто пригласил Вадима Степановича?
- Директор дачи - его закадычный приятель. Думаю, они по определенной
линии - сослуживцы... Парамошин явился едва ли не раньше всех. Скитался по
залу. Чего он искал? Гибели моего мужа?
- Это кто-нибудь видел?
- Официант, который по моей просьбе поставил ту бутылку боржоми.
Парамошин, не сомневаюсь, ее откупорил и...
- Значит, Вадим Степанович бродил по пустому залу?
- Когда-то он был для меня Вадимом... - с досадою и нажимом оповестила
Маша. - Вам это надо знать.
- Вадимом для вас? - заикаясь труднее, мучительней, переспросил Митя.

Вадим Парамошин был покорен Машей Беспаловой на первом курсе. Как в
любом медицинском институте, и в том тоже наблюдалось перенасыщение
пространства миловидными, хорошенькими и даже красотками. Но привлекательные
Вадима не привлекали. Истый - неотступный и обстоятельный - северянин, он
выбрал одну цель и готов был прорваться к ней напролом. Тем более, что эту
цель выбрали и остальные студенты мужского пола. Ни метельные заносы, ни
ярые стужи северянину не могли помешать. Впрочем, стужу он в Машином сердце
не ощутил и на метельные препятствия не наткнулся. Преградой выглядело лишь
то, что в дальнем северном городе у Вадима имелась жена. Там же учился
разговаривать и ходить полуторагодовалый Вадим Вадимович.
По отметкам в зачетной книжке Парамошин слыл первым на курсе студентом.
А также первым общественником и первым волейболистом... Женщины к первым
неравнодушны. Начальство же было неравнодушно к Вадиму и потому, что он
представлял "простую трудовую семью": отец вкалывал слесарем на каком-то
сверхтайном заводе, о котором упоминали вполголоса. К тому же Парамошин
происходил не из благополучного, изнеженного привилегиями центра, а из
суровой провинции, запрятанной в лесах и снегах. Вадим любил вспоминать о
том, что дед его "ходил на медведей". Вспоминал с подробностями, деталями,
хотя один из медведей задрал его бедного деда задолго до того, как он,