"Анатолий Алексин. Плоды воспитания" - читать интересную книгу автора

Я снова объявил ему "шах". Но "мат", как всегда, оказался недостижимым.
- Два первых твоих обвинения столь нелепы, что опровергать их считаю
ниже человеческого достоинства. Если ты не видишь, как я отношусь к маме
(которая достойна безграничной любви!) и к тебе (который такой любви
недостоин!), значит, ты лишен всякой способности чувствовать и чужие чувства
воспринимать! - Я утвердился в своей догадке, что по-настоящему его
беспокоило только "в-третьих". - Откуда ты взял... по поводу этого телефона?
Я же, еще раз напомню, разговаривал в коридоре.
Отчим, похоже, попытался на цыпочках, потихоньку оправдываться.
- Догадался по тону, по интонациям.
- Совсем забыл, что ты у нас еще и психолог.
- Вы же догадались по "телефонному тону" о моем отношении к Нонне. А я
догадался о ваших отношениях...
- Об отношениях?! Это каким же образом... Поделись! Повтори хоть одну
мою фразу, которая бы свидетельствовала...
- В том-то и дело, что фраз никаких не было. И никакие важные проблемы
не обсуждались. Вы произносили только "да", "нет", "почему". И ни разу не
обозначили род... того, с кем беседовали, - ни женский, ни мужской, ни
средний. В результате я...
- Скажите, какой знаток! Какой умудренный опытом! Не зря ставишь
горчичники своим одноклассницам... У кого ты учишься всему этому? Этой
обывательской мелочности! Какая разница, где я курю? И кстати, курил я из-за
тебя: переживал, у меня - онколога! - руки дрожали. - Он опять закурил. -
Так у кого же ты выучился этой обывательской манере подслушивать и
подглядывать, доносить... ябедничать? "По тону, по интонациям", "высокие и
стройные"... И у кого ты перенял все остальное?
Он говорил уже совсем тихо - тем явственней была его раздраженность.
Пенсне то садилось на переносицу, то покидало ее. Внезапно, что-то придумав,
сообразив, он почти прильнул, прижался ко мне:
- Ты чудовищно заблуждаешься! И цинично... Но ради мира в доме я иду на
уступки и согласен тебя простить... Однако и ты должен выполнить мою тайную
просьбу.
- У вас ко мне...
- Соври еще раз! Ради мамы... Скажи, что не расслышал, ошибся. Или что
обманул ее специально, нарочно, дабы свести со мной счеты (неизвестно за
что!). Нет, помягче: что хотел мне досадить. Пусть она совсем успокоится.
Пусть у нее не останется ни малейших подозрений. Давай заключим мужской
договор... А я готов выполнять твои тайные просьбы. И отменить все свои
домашние "операции". - Вроде бы мне предлагалась взятка. Он уже не был похож
на воителя и онколога-спасителя, но произнес: - Я могу пригласить вас с
Нонной в свой Онкологический центр... Путешествие в ад тоже не бесполезно.
Активней будете искать и гораздо выше ценить радости жизни. - Я подумал, что
сам он ищет радости жизни и ценит их гораздо больше, чем хотелось бы маме. -
А по ходу экскурсии я стану, как говорится, "делать тебе набойки": поднимать
твой авторитет, восхвалять твои мужские достоинства, которых пока что не
наблюдаю. Это очень на твою Нонну - как на женщину - подействует. Поверь, в
этом я разбираюсь.
Я знал, что он "разбирается". Отчим причислил меня к мужчинам, а
Нонну - к женщинам. Обещал возвысить меня в ее глазах...
И я соврал. Якобы во имя мамы. А если по правде... Чего бы только я не