"Вадим Александровский. Записки лагерного врача " - читать интересную книгу автора

терапевтический стационар, в другом - хирургический с небольшой
операционной. Оба - на 25 мест. Палаты - на пять коек каждая. Бараки старые,
покосившиеся, со щелями, кривыми полами. На стенах просматривалась
облупившаяся штукатурка. Был еще третий стационар, в то время пустовав-ший,
куда Друккер поместил меня жить и где в первую же ночь обокрали блатные,
выставив бесшумно стекло и не издав ни звука, пока, измученный, я крепко
спал. Унесли китель, в карманах которого были обвинительное заключение,
приговор и ответ на кассацию, очки и домашние фотографии. Унесли и брюки.
Случайно остались шинель и фуражка.
Весь следующий день я просидел в помещении без штанов, завернувшись в
шинель, пока к вечеру доброхоты не раздобыли мне огромные ватные штаны "б/у"
и какую-то немыслимую куртку.
Так и ходил некоторое время, до тех пор, пока не обвыкся и не обзавелся
более или менее приличной одеждой.
В зоне был еще домик о трех комнатушках - амбулатория. В одной комнате
фельдшер или врач вели прием, в другой - перевязочная, в третьей сидел
медстатистик с медицинскими карточками на заключенных и прочими бумажками.
На лагпункте было два заключенных врача - Жора Губанов и Анатолий Силыч
Христенко. Губанов, "блатной доктор", сидел по воровской статье, был
бесконвойным, поскольку числился "социально близким". Он всегда или
полупьян, или накачан наркотиками. И тем не менее делал операции, даже
полостные. Сколько он загубил людей - никто не знает... Христенко, тучный,
лет за шестьдесят человек, был "врачом за все". А сел он в 1937 году за
"антисоветскую агитацию" по 58-10. В 1947-м освободился и в этот же день на
вокзале был арестован снова и опять по той же статье получил новые 10 лет.
Позднее на этом лагпункте появился доктор Павел Макарович Гладких, высокий
стройный старик в пенсне, лет семидесяти, отсидевший к этому моменту по той
же статье уже 20 лет.
Были и вольнонаемные врачи - хирург Гриш, терапевты Мельникова и
Аллакос и еще кто-то, кого я уже не помню. Эти врачи, в основном, работали в
вольной больнице за зоной, в центральном лазарете 3-го лагпункта,
периодически наезжая и на другие лагпункты по разным лагерно-медицинским
делам, контролируя работу заключенных врачей и фельдшеров. Ну, а меня
Друккер, решив, видимо, поставить на врачебную работу (хотя я и был
бездипломным), сразу же окунул в лагерную медицину. Я стал участвовать в
амбулаторных приемах, а через несколько дней и в "комиссовке".
Следует сказать, что я в то время еще не оправился от колоссального
шока. Слишком уж велик был разрыв между офицерско-академической свободой и
рабским положением. Слишком резок оказался контраст между недавней
ленинградской вольной жизнью и нынешним существованием в зоне, за колючей
проволокой, с собаками и марсианскими вышками. Все мне казалось каким-то
отвратительным сном, какой-то жуткой фантасмагорией. Все люди - призраки,
виделись они как китайцы - на одно лицо. Потребовалось какое-то время, чтобы
я начал воспринимать окружающую реальность как ужасную, нелепую, но все же
реальность.
А приемы в амбулатории меня поразили. Это было совсем не то, чему учили
в академии. Приемы шли вечером. Приходило, как правило, процентов десять
населения лагпункта ("лагконтингента"), то есть человек 30 - 40. Необходимо
пояснить, что врач и фельдшер в лагере - это если и не боги, то, во всяком
случае, полубоги. Именно от них зависит освобождение от проклятой