"Иван Алексеев. Глеб" - читать интересную книгу автора

спасителей, окруженные безудержным сиянием красного золота. Золотой пылью
обсыпало и кожу Адама. Глеб же, вымытый, свежий сверкал как новая пожарная
каска. Все-таки здесь было неплохо, особенно в сравнении с душной пустыней и
тесной норой.
Адам распробовал воду. Отныне он поселился в ручье, сочтя здешнюю
атмосферу чрезмерно сухой. После пустыни он маниакально боялся сухости,
ставшей для него синонимом мучительной гибели. Глеб, в свою очередь, не
злоупотреблял водными процедурами, опасаясь переохладиться. Смерть он
связывал не с сушью, а с холодом.
Друзья позабыли о голоде. В утро прибытия Адам обнаружил несметные
залежи пищи. Он открыл в себе задатки хищника, задавив маленького зверька,
на свою беду заинтересовавшегося новичками.
Этот любознательный ком кожи незаметно подобрался к Адаму и по здешней
традиции тронул его влажным щупальцем, вынырнувшим из под складок. Адам не
ждал прикосновений и повел себя как и подобает напуганному: встрепенулся,
зашипел. А затем, в нарушение не только местных обычаев, схватил зубами
нарушителя покоя, чья кожа оказалась тонкой, а костей и вовсе не
обнаружилось. Вкус плоти удовлетворил его. Глеб, отведав кусок, любезно
предложенный другом, нашел мясо просто восхитительным. Бедолага, закончивший
жизнь утехой гурмана, роковым своим любопытством навлек несчастье не только
на себя, но и на своих родственников. Глеб с Адамом с диктуемым обменом
веществ постоянством кружили над парками как коршуны, выглядывая беззаботные
кожаные кочаны, не умевшие ни убегать, ни прятаться, ни обороняться. Запах
крови удивительно сочетался с праздником жизни, царством ярких, насыщенных
красок, безудержным разнообразием форм, раем наяву, оправдывался и
облагораживался безнаказанностью, безропотностью жертв.
Однажды друзья попробовали внести в меню разнообразие: поймали
безголовую лягушку. Мясо ее жесткое, безвкусное, желудки отторгли, не
пожелав расходовать на него соки. С экспериментами покончили: не хватало еще
отравиться.
Глебу нравилось наблюдать за работой горожан, особенно когда они
украшали деревья в садах. В этом своем увлечении он не был одинок.
Художников всегда окружала свита зевак. Животные, ходячие сосиски, Глеб
замерев провожали взглядами каждое движение творца. Вот он острым шипом
провел на стволе безукоризненную окружность. Выделившаяся клейкая смола
молниеносно застыла, залечила травму. Вот он украсил выпуклую кромку диска
зигзагами. Некоторые из зрителей-сосисок заволновались, узнали в рисунке
символ солнца. Вот художник начертал грушу. Вот он окружил ее штрихами. Из
толпы, горделиво красуясь, выступила груша на паучьих лапах. Остальные
зашевелились, плотнее обступили живописца. Каждый мечтал попозировать.
Стоял душный вечер - итог жаркого дня. Глеб с Адамом переваривали
поглощенную за ужином плоть, лежа под деревьями. Они утешались иллюзией
прохлады, якобы сбереженной под зыбкой тенью. Зной не жаловал никого, но
вот-вот его назойливые объятия должны были ослабнуть, разойтись в сумеречной
нежности. А ночью, когда свежесть дымкой прижатого к земле тумана съежит
кожу, покроет ее пупырышками, озябшее тело возмечтает о сегодняшнем пекле.
Друзей сморил сон, вязкий, тягучий, - сон пресыщенных беззаботностью.
Что им виделось, какие картины измыслили их освобожденные разумы? Семь
печатей покрыли эту тайну, поскольку пробудившись они не имели ни времени,
ни желания переваривать грезы. Ведь разбудили их не ласковые лучи утреннего