"Шокан Алимбаев. Бебе в пробирке [NF]" - читать интересную книгу автора

- Ничего я не хочу от тебя, Беке, - мягко и, как всегда, внушительно
произнес он. - И на твоих старых друзей я, быть может, больше всех радуюсь
твоему открытию. Но этот триумф мог быть в десять раз больше, если бы не
эта досадная оплошность. Вы же знаете, Беке, сколько усилий стоило Хертигу
и Рокку лишь только зафиксировать оплодотворение женских яйцеклеток? А
каких трудов стоило Петрову и Шеттлзу довести их до стадии морулы? Вы
затратили столько усилий, достигли, наконец, того, что эмбрион стал жить,
и вдруг, почти у самой цели, оборвали жизнь развивающегося зародыша. Чем
можно объяснить этот странный и парадоксальный поступок? Как вы решились
оборвать жизнь этого трехмесячного беззащитного ребенка? Какие способности
вы убили под этим рельефным и великолепным лбом?
Если бы вы были ученым зарубежного мира, Беке, за один лишь эксперимент
религия и ее многочисленные апостолы мгновенно накинулись бы на вас.
Против вас был бы начат судебный процесс по обвинению в разной ереси,
наподобие той, что вы открываете "фабрики по производству детей". Совсем
недавно из Италии пришло сообщение. Печатный орган Ватикана "Оссерваторе
Романо"
заявляет: "Человеческая жизнь есть дар божий, и мы должны относиться к
нему со священным благоговением". Можете представить себе, какую возню
поднимут завтра эти гнусные лицемеры, восклицая, что преступно давать
жизнь зародышам, но вдвойне преступно лишать их ее? Ибо даже зародыши
имеют душу, как об этом сказано в церковном каноне 1918 года.
Мы должны показать миру, в том числе и Ватикану, превосходство нашей
советской науки. Но что мы скажем завтра ученой общественности мира?
Скажем, что из-за минутной слабости, из-за сентиментальных мыслей
профессора Бупегалиева мы оборвали жизнь зародыша и остановили опыт
уникальной ценности? Это мы скажем завтра нашим ученым коллегам?
Бупегалиев поднял усталые глаза и тихо произнес:
- Мы скажем им, что в питательной среде отсутствуют красные кровяные
тельца и развитие эмбриона приняло уродливый характер...
- Допустим, Беке... А как мы ответим перед собою за то, что убили этого
маленького и курносого мальчика?
- Азат... - Голос Бупегалиева дрогнул, потом снова выровнялся, словно
натянутая струна. - Напрасно ты так обвиняешь меня, Азат. - Профессор
поднялся с места, прихрамывая, прошелся по лаборатории и, насмешливо
взглянув на Сараева, раздельно произнес:
- Никто и никакой суд не вправе обвинить меня в жестокости по отношению
к этому эмбриону. Никому из друзей моих и коллег неведомо, как я любил и
оберегал его. Я наделил его здоровой и сильной наследственностью. Каждый
день, не зная ни сна, ни отдыха, я проводил в бесконечных расчетах,
надеясь соединить все элементы, необходимые для его развития, и выбрать,
таким образом, самый лучший и самый счастливый вариант из тысячи
возможных. Долго и терпеливо я наблюдал, как из неопределенного
эмбрионального облака образовался сперва сгусток, а потом и бесформенный
комочек живого тельца. А когда он задвигался, о, как я обрадовался, когда
он задвигался! Я утроил свои усилия. За своим покойным сыном я не ухаживал
так, как ухаживал за этим маленьким человечком. Целые дни, забыв о своем
звании доктора, я хлопотал и проводил у инкубатора, как счастливая молодая
мать проводит целые дни у колыбели своего ребенка. Я боялся, как бы он не
заболел. Я боялся, как бы он не стал гением-идиотом, подобно американским