"Светлана Аллилуева. Далекая музыка" - читать интересную книгу автора

должна жить в замке и ездить только в "роллс-ройсе", одетая в меха и
бриллианты. Моя незаметная внешность была на самом деле продолжением моей
действительно пуританской жизни в том самом, советском Кремле, где в годы
моей юности роскошь не дозволялась. Позже я жила в Москве так, как живет
интеллигенция, то есть опять же без мехов и бриллиантов. Спасибо, "Лайф"!
Без ваших усилий, без ложного "образа", созданного вами, мне бы не ходить по
нью-йоркским улицам с такой свободой.
А впрочем, никому нет никакого дела до других в Америке. Можно пройтись
по Бродвею на руках (если умеешь), вверх ногами, и никто не удивится. Все
может случиться - как написал в своей книге грузинский эмигрантский писатель
Папашвили,- и никому нет до этого никакого дела. Прошло значительное время,
прежде чем я поняла эту истину. Вначале я страшно огорчалась каждой
неправдой о себе, которую видела в прессе, убежденная, что это - конец, что
моя репутация испорчена навек. Но со временем я поняла, что нужно относиться
к этому с полнейшим безразличием. Потому что никому нет до вас никакого
дела.

* * *

1967 год был годом пятидесятилетия большевистской революции в СССР, и
Госдепартамент находился под постоянным давлением советских представителей.
Это они пожелали, чтобы мой "перебег" был лишен всякого политического
значения и был представлен как "путешествие вокруг света не совсем
нормальной дамы". Под наблюдением моих адвокатов меня представили в прессе


60

и на телевидении как маленькую девочку в смятении, которой просто де
негде было больше опубликовать ее мемуары, как а Нью-Йорке! Предполагалось,
что после выхода книги я отбуду в какие-нибудь иные страны. Публику
заверили, что я нахожусь здесь, в Америке, просто, чтобы получить свои
доходы от изданий книги. Соответственно, за это эмигрантские круги
возненавидели меня, и немудрено! Пока я находилась "между небом и землей" -
как написал тогда Харрисон Солсбери, мою визу продлили еще на шесть месяцев.
Только вот мне забыли сказать обо всех этих подробностях. И только весной
1968 - адвокаты сообщили мне, что я наконец получаю статус
резидента-иностранца в США.
Мы с Аланом Шварцем отправились в Управление иммиграции в Нью-Йорке,
где у меня взяли отпечатки пальцев, и я была "принята" как иностранный
резидент в США, получив соответствующий документ - "Грин карт". На моей
"Зеленой карточке" июнь 1968 года был обозначен как "день въезда в
Нью-Йорк", т.е. на целый год позже от того дня, как я прилетела из Цюриха.
Целый год я была официально "туристкой", дама-путешественница из СССР через
Швейцарию и Индию,- а не человек, бежавший от советского режима. Я полагаю,
что советским так было угодно представить картину и сделать из меня
полнейшую дуру.
Мне, конечно, было очень приятно наконец быть принятой в США по всем
правилам закона. Но разве меня однажды не приняли уже, когда в марте 1967
года американский консул в Дели поставил штамп в мой советский паспорт для