"Песах Амнуэль. Право на возвращение" - читать интересную книгу автора

Как эта структура называется, или это тоже секретная информация?
- "Грозы", - с чувством произнес Карпухин и повторил: - Корпорация
"Грозы". С частно-государственным капиталом, вы совершенно правы. Вы хотели
бы работать в такой организации?
Сейчас он скажет "да" или "нет", и можно будет считать мою миссию
выполненной, - подумал он. - Я бы сказал "да", но...
- Да, но... - сказал Гинзбург. - Боюсь, что есть множество
обстоятельств...
- Подумайте, я ведь не требую немедленного ответа.
- Вы не понимаете, - с досадой произнес Гинзбург. - Дело не в том,
нужно ли мне время для размышлений. Лет... ну, скажем, тридцать назад я бы
сказал "да", не думая. Собственно, я так и сказал, когда мне предложили...
Поймите две вещи. Нет, даже три. Первая: вот уже десять лет я не работаю,
как профессионал. Есть река, в которую невозможно войти дважды не потому,
что там другая вода, а потому, что там уже не вода, а серная кислота, и тебя
просто растворит, тебе будет больно, и ты ничего не сможешь с этим
сделать... Понимаете?
- Да, я понимаю, - пробормотал Карпухин.
- Второе, что я хотел сказать, - продолжал Гинзбург, - это отношения...
Видите ли, в девяносто втором я ушел с работы, и вскоре мы подали документы
на выезд. Могли, наверно, в Штаты, но поехали сюда - у Маши не было терпения
ждать, Штаты - это долгая история, а в Израиль практически сразу, у меня
право на возвращение, семья со мной. Мне было тогда не то чтобы все равно...
Я был в шоке. То, что происходило в ОКБ... Склоки, подсиживание, я
чувствовал себя белой вороной, думал об идеалах, о великой космической
державе, это звучит высокопарно, понимаю, но я действительно думал такими
категориями, смешно, да?
- Нет, как раз наоборот...
- А остальные думали о карьере, о том, как заработать на жизнь, потому
что система разваливалась на глазах, - Гинзбург говорил быстро, он и не
расслышал замечания Карпухина. - Не знаю, может, наверху у кого-то еще
сохранялись идеалы... Карелин, да. Мы с ним слишком мало знали друг друга,
но я чувствовал в нем что-то... Родственную душу. Может, еще кто-нибудь. Но
я-то не к элите принадлежал, и на моем уровне все это выглядело так погано и
беспросветно... Я больше не мог. "На Марсе будут яблони цвести". Какие
яблони? Какой Марс? Даст Бог, получим какой-нибудь заказ, лучше от военных,
они больше платят. А на "Буране" в Москве дети катаются. Не хочу... Подальше
от всего этого, понимаете? В Израиль? Пусть.
- Я не знаю точно, как там сейчас, - произнес Гинзбург после минутного
молчания, во время которого собеседники смотрели друг другу в глаза, пытаясь
то ли проникнуть в мысли, то ли хотя бы понять, стоит ли продолжать
разговор. - Недавно читал в Интернет-новостях: назначили нового
начальника... запамятовал фамилию... с ним стало еще хуже: договоров почти
нет, работы нет, зарплаты низкие, люди уходят... С "Энергии"! Ни за что не
хотел бы вернуться.
- "Грозы", - сказал Карпухин, - это совсем другая система.
- И третье, - повысил голос Гинзбург. - Может, сейчас самое важное. Мы
здесь десять лет. Маша устроилась, преподает математику в системе русских
школ "Мофет", она с такой радостью работает, с таким умилением рассказывает
вечером о своих учениках... Игорь, мой сын, окончил здесь школу, прошел