"Песах Амнуэль. День последний - день первый" - читать интересную книгу автора

хотя и обозленные, голодные, не опустились на четвереньки. Были бунты, но
возникло и убеждение, что нужно делать дело, а не раздирать одеяло,
которым много лет (кое как!) укрывались от холода. Союз Государств выжил
как больной, перенесший на ногах пневмонию. Он похудел (после Прибалтики
отделились Молдова и Закавказье), едва держался на ногах, поддерживаемый
займами, но - жил. Удалось пригасить и пожары, то и дело вспыхивавшие в
разных концах планеты. Люди привыкли к диктатуре, к твердой власти,
демократию принимали с трудом, хотя говорили о ней много и по-разному.
Союз так и не достиг уровня жизни развитых стран - спокойствие в этом
регионе всегда было относительным, хотя хлебные бунты конца ХХ века ушли в
историю.
Меня не покидало ощущение несоответствия, двойственности. Может,
потому (так мне думалось), что я привык с детства представлять ХХI век
иным. Я любил фантастику и верил (действительно верил!), что лет этак
через сто единая к тому времени семья народов построит общество, в котором
будет хорошо всем. А всем - хорошо не было. И быть не могло. Не было
хорошо беднякам Средней Азии, где и в середине ХХI века дети пухли от
голода. Не было хорошо шахтерам Сибири и Севера - то и дело аварии,
тяжкий, малооплачиваемый труд. Не было хорошо эфиопам, впавшим в
бесконечную гражданскую войну. И латиноамериканцам было не лучше -
процветание сменилось глубоким экономическим кризисом, и не было
просвета...
Люди искали утешения в религии, но и в Бога верили как-то странно -
ждали милости свыше, продолжая унижать, убивать. И Бог должен был прощать
грехи, потому что невозможно не грешить, если жить в реальном, а не
воображаемом мире.
У человечества не было цели, смысла, как не было их и прежде - ни в
античные, ни в средние века. На другие планеты люди так и не высадились -
слишком великую цену пришлось бы заплатить за радость минутного успеха.
Странное у меня возникло ощущение, когда я узнавал - не видел, а
именно узнавал это будущее. Внешне более или менее благополучное, оно не
имело права быть, оно оскорбляло мои представления о смысле жизни
человечества. Людям нечего было бы сказать в свое оправдание на Божьем
суде, если бы он состоялся.
Я отгородился от этого будущего обеими руками, я сказал:
- Почему - так? Не хочу!
- Твоя воля, - произнес Иешуа смиренно.
И возник третий путь.
Прибалтика и Закавказье после полувековой конфронтации вновь
примкнули к России. Было, вероятно, в этом союзе нечто, не позволявшее
окончательно порушиться связям. Стало спокойно и на Ближнем востоке -
несколько переворотов и локальных войн, не обошлось без вмешательства
"великих держав", и диктатуры пали.
Я витал над Землей и наблюдал, как строятся города, как пробирается
вглубь джунглей сеть шоссейных дорог, видел сверху, с высоты птичьего
полета (сам я не был птицей, не ощущал тела, я был - глаза, мысль), как
люди, живущие теперь спокойнее и лучше, работают, ходят в гости,
путешествуют, и замечал - там, где люди жили сытнее всего, больше и
убивали. Ночью, днем, на улицах, в домах, по одному и целыми семьями. И
еще: наркоманом стал каждый второй. Почему? От сытости? От никчемности