"Анатолий Ананьев. Танки идут ромбом (про войну)" - читать интересную книгу автора

школы, ждал почти дотемна, а потом ушел в санитарную роту к фельдшеру
Худякову.
Комбатовский мотоцикл, пыля, обогнул стадион и скрылся за плетнем. Володин
отошел от окна. Теперь можно было снова расстегнуть воротник и снять пояс.
Полуденная жара спала, но в комнате упорно держалась нестерпимая духота.
Сегодня лейтенант особенно тяжело переносил ее. После вчерашней выпивки (а
выпивал он в санитарной роте у фельдшера Худякова, где справлялись чьи-то
именины: или старшей сестры, или самого фельдшера, - Володин так и не мог
припомнить теперь) болела голова и чувствовал он себя разбитым. Ни за что
не хотелось браться, начатое утром письмо к матери так и лежало на столе
неоконченным. Лечь бы и уснуть, забыть обо всем на свете; ни тебе
разведчиков, ни этой проклятой девчонки... Он вспомнил, как вечером ходил
на развилку к Людмиле и как вместо Людмилы с ним, пьяным лейтенантом,
разговаривал рыжеусый сержант Шишаков; сержант рассказывал о своей
молодости. Вот старый черт! Володин прошел к печке, вернулся к окну и
опять прошел к печке. И, уже не останавливаясь, зашагал взад-вперед,
медленно, заложив руки за спину, точь-в-точь как только что делал это
уехавший на мотоцикле майор Грива.
Майор приезжал инструктировать Царева и Саввушкина, которых отправляли за
"языком"; Володин вспомнил, как долго и назидательно говорил майор, как
слушали его разведчики, то и дело повторяя: "Понятно, понятно!" - но Царев
все же переспросил, дадут ли минера, чтобы расчистить проход к проволочным
заграждениям; вспомнил еще, как сам он стоял у окна и больше смотрел на
дорогу, на дремавшего у ворот в коляске комбатовского мотоциклиста, чем на
расстеленную на столе карту, - он знал наизусть эту карту с красными и
синими линиями наших и вражеских траншей - и с нерешительностью думал о
том, попроситься ему с разведчиками на задание или нет. Только когда
солдаты вышли, Володин сказал командиру батальона: "Разрешите и мне с
ними?" - но голос был так нерешителен и сам он казался таким вялым и
сонным, что майор только недоверчиво покосился и ничего не ответил.
Ни о майоре, ни о Цареве, ни о Саввушкине, ни о ком не хотелось сейчас
думать Володину; снова, как и утром, его охватил приступ гадливости:
"Нахлестался, как дурак. И верно, что - пе-ехота!" Пятерней пригладил
волосы, лениво потянулся и прилег на ободранный скрипучий диван. Чтобы
как-нибудь избавиться от неприятного ощущения, взял со стола "Правду" и -
в который раз сегодня! - прочел сообщения с фронтов. "Поиски разведчиков".
Поиски! Завтра и про нас напишут так: "В районе Белгорода предпринимались
поиски разведчиков..." Повернулся на бок и столкнул с дивана ногой
сапожную щетку. Поднял ее, повернул в руках: вот чего не хватало ему
сегодня - щетки! Именно сапожной щетки! Володин чуть не вскрикнул от
радости. Сейчас он навощит сапоги - и на развилку!... Решение пришло
мгновенно, и он уже не пытался ни отменить его, ни как-либо изменить, даже
не искал оправдания перед собой, - ведь только вчера дал клятву не ходить
туда! - просто почувствовал себя свободно и легко, и эту легкость хотелось
продлить как можно дольше. Когда вошел старший сержант Загрудный доложить,
что Царев и Саввушкин уже отправились на задание, Володин не стал его
слушать, попросил принести махорки.
- Закурить? - переспросил Загрудный.
- Пачку. Неужели забыл?
Старший сержант по-бычьи упрямо посмотрел на лейтенанта: