"Анар. Юбилей Данте" - читать интересную книгу автора

- Можно подумать, в другие дни он сдвигает горы. Фейзулла спросил:
- Можно?
Режиссер ничего не сказал, лишь кивнул головой.
Фейзулла прокричал:
- Вот ночь! Вот старик! Вот огонь! Умолк, устремив взгляд на режиссера.
Лицо того ничего не выразило. Он бессмысленно смотрел в сторону сцены, в
одну точку, словно окаменел. Фейзулла протянул, изменив интонацию:
- Вот ночь... вот старик... вот огонь... Режиссер продолжал сидеть в
оцепенении. Фейзулла снова повторил:
- Вот ночь, вот старик, вот огонь... Режиссер вскочил как ужаленный:
- Эй, послушай!.. Как тебя?! Товарищ, гражданин, мусульманин, армянин,
огнепоклонник!.. Ты человек или нет?!.. Эх!..
Он вдруг зажал рот ладонью и застонал.
Все актеры хорошо знали этот жест: зажимая рот, режиссер сдерживал
ругательства.
Художник положил руку на плечо режиссера:
- Сиявуш, Сиявуш... Возьми себя в руки. Тот схватил со столика бутылку
"Бадамлы" и начал пить прямо из горлышка. Затем обернулся к художнику:
- Ну, ты видишь, ты видишь, как мне приходится?!
А ты говоришь: Брехт, Мейерохольд!.. Какой может быть Брехт вот с
такими? Какой Мейерхольд вот с такими? Бьюсь с утра - не могу заставить его
сказать по-человечески три слова! И я еще, глупец, мечтаю создать большое
искусство с такими, как этот Фейзулла Кябирлинский! - Заметно дрожащими
пальцами достал из коробки папиросу, закурил, жадно затянулся, повернул
голову к Фейзулле. Дорогой мой, запомни, из тебя выйдет хороший сапожник,
чайханщик, повар... не знаю, кто еще... скажем, банщик или мюрдашир в
мечети, который омывает покойников, но только не актер. Только не актер,
дорогой мой! Театр - это искусство! Вы слышите, эй, люди?! Откройте свои
уши! Искусство! Творчество! Здесь нужен талант. Нужен темперамент!
Температура! Жар! С температурой тридцать шесть и шесть искусства не
создать. Ты должен кипеть, гореть, созидать, творить. А, надрывая голос, ты
ничего не сделаешь, дорогой мой. Криком образа не создашь. Если у тебя
зычный голос, браво, ступай в мечеть, будь муэдзинам!
Фейзулла стоял на сцене в безмолвии. Сконфуженный, красный как рак.
Лицо его исходило потом. Сорок лет он работал на сцене. За сорок лет немало
слышал подобных попреков, бранных выражений от разных режиссеров и актеров,
но еще никто никогда, как этот Сиявуш, не говорил ему таких слов - муэдзин,
мюрдашир, мечеть...
В театре все, в том числе Сиявуш и Аликрам, знали, что Фейзулла - из
семьи священнослужителя. Отец его был муфтием. Этого, возможно, не знал один
лишь молодой художник: он совсем недавно пришел в театр.
Художник зашептал:
- Уймись, Сиявуш. Что ты хочешь от этого бедняги? Иначе он не может.
- А что мне, дураку, делать?! - вскипел Сиявуш. - С какой стати я
должен гробить свои молодые годы среди этих людей?! В чем я провинился!
Человек двух слов не может связать, а тоже - вылез на сцену!
- Постыдись, Сиявуш, он тебе в отцы годится, - перебил художник.
- В отцы... - поморщился режиссер. - Мой отец давно отправился на тот
свет с приветом к ангелам. А вот такой - словно каменная глыба. Будь
спокоен, похоронит и тебя и меня. Проживет сто лет. Почему ему не жить?..