"Михаил Анчаров. Голубая жилка Афродиты" - читать интересную книгу автора

любого эксперимента в частностисти. Поняли уже, наконец, что научное
открытие, изобретение не нейтральны. Молотком можно забить гвоздь, но можно
и пробить голову. Важно, в чьих руках молоток.
Науку остановить нельзя, но ученые повзрослели, и никто уже теперь не
идет на эксперимент, не предусмотрев "фул пруф", защиты от дурака, не
разработав техники безопасности. Панорама домов уходила в легкий
августовский туман.
Я выпил молока и стал тихонько убирать захламленную мастерскую. В душе
у меня звенели трамваи моего детства.
Она все еще спала.
- Благородная норма, - сказал когда-то старик.
Она спала.
Я наклонился и стал смотреть на эту вздрагивающую на шее голубую жилку,
в которой была заключена светлая и яростная надежда всей мыслимо обозримой
вселенной.
Как же мне было поступить? Как же снять противоречие между
необходимостью проверить эту идею (чересчур заманчивы были последствия) и
необходимостью обезопасить человечество от этой идеи (чересчур страшны были
последствия)?
А выход нашелся очень простой. Вот какая моя задача - лично моя, какая
моя задача конкретно, как ученого? Моя задача: смонтировать генератор,
способный глушить синусоиду бесчеловечности. Вот и все. Вот и выход из моего
противоречия науки с этикой.
Не нужно создавать единого эталона человечности и тем тормозить ее
эволюцию. А нужно глушить бесчеловечность и тем тормозить ее эволюцию.
Создавать идеалы - это дело оторвавшегося от земли Памфилия и
держащегося за землю Якушева.
Я не художник. Не мое дело создавать идеалы. Мое дело - выпалывать все,
что мешает их цветению.
Кто мне в таком деле поможет? Человек, которому легче всего взглянуть
со стороны на земную норму, на человеческий вид в целом и который, с другой
стороны, сам бы ничем не отличался от нормального человека. Кто же это? Вы
угадали. Марсианин.
А теперь надо рассказать о четырех ребятах, из-за которых все
окончилось благополучно. Если, конечно, можно считать благополучным
неудавшийся эксперимент.
Главная среди этих четырех была одна гречанка. Я тогда еще понятия не
имел, что она старая знакомая Кости Якушева.
Она была немножко лохматая, с огромными, не то огненными, не то
меланхоличными глазами. Рот у нее был всегда полуоткрыт. Бывало, уставится и
смотрит. И не поймешь, думает она о чем-нибудь или просто ждет, когда же ты,
наконец, уйдешь.
Сначала все считали ее глупой. Но это быстро прошло.
- Телка, - сказал наш сотрудник Кожин. - Уставилась и смотрит.
Интеллект на точке замерзания.
И еще многое говорил. А потом совсем интересно говорил. Мы все забыли
даже, из-за чего он разговорился. А когда стало совсем интересно и он уже
одобрительно поглядывал на нее и думал: вот, наконец, у нее что-то живое в
глазах, - в этот самый момент она усмехнулась и спрашивает его:
- Стараешься?