"Леонид Андреев. Петька на даче (авт. сб. Рассказы и повести)" - читать интересную книгу автора

"Мальчик, воды", и он все подавал ее, все подавал.
Праздников не было. По воскресеньям, когда улицу переставали освещать
окна магазинов и лавок, парикмахерская до поздней ночи бросала на мостовую
яркий сноп света, и прохожий видел маленькую, худую фигурку, сгорбившуюся
в углу на своем стуле и погруженную не то в думы, не то в тяжелую дремоту.
Петька спал много, но ему почему-то все хотелось спать, и часто казалось,
что все вокруг него не правда, а длинный неприятный сон. Он часто разливал
воду или не слыхал резкого крика: "Мальчик, воды", и все худел, а на
стриженой голове у него пошли нехорошие струпья.
Даже нетребовательные посетители с брезгливостью смотрели на этого
худенькою, веснушчатого мальчика, у которого глаза всегда сонные, рот
полуоткрытый и грязные-прегрязные руки и шея. Около глаз и под носом у
него прорезались тоненькие морщинки, точно проведенные острой иглой, и
делали его похожим на состарившегося карлика.
Петька не знал, скучно ему или весело, но ему хотелось в другое место,
о котором он ничего не мог сказать, где оно и какое оно. Когда его
навещала мать, кухарка Надежда, он лениво ел принесенные сласти, не
жаловался и только просил взять его отсюда. Но затем он забывал о своей
просьбе, равнодушно прощался с матерью и не спрашивал, когда она придет
опять. А Надежда с горем думала, что у нее один сын - и тот дурачок.
Много ли, мало ли жил Петька таким образом, он не знал. Но вот однажды
в обед приехала мать, поговорила с Осипом Абрамовичем и сказала, что его,
Петьку, отпускают на дачу, в Царицыно, где живут ее господа.
Сперва Петька не понял, потом лицо его покрылось тонкими морщинками от
тихого смеха, и он начал торопить Надежду. Той нужно было, ради
пристойности, поговорить с Осипом Абрамовичем о здоровье его жены, а
Петька тихонько толкал ее к двери и дергал за руку.
Он не знал, что такое дача, но полагал, что она есть то самое место,
куда он так стремился. И он эгоистично позабыл о Николке, который, заложив
руки в карманы, стоял тут же и старался с обычною дерзостью смотреть на
Надежду. Но в глазах его вместо дерзости светилась глубокая тоска: у него
совсем не было матери, и он в этот момент был бы не прочь даже от такой,
как эта толстая Надежда. Дело в том, что и он никогда не был на даче.
Вокзал с его разноголосою сутолокою, грохотом приходящих поездов,
свистками паровозов, то густыми и сердитыми, как голос Осипа Абрамовича,
то визгливыми и тоненькими, как голос его больной жены, торопливыми
пассажирами, которые все идут и идут, точно им и конца нету, - впервые
предстал перед оторопелыми глазами Петьки и наполнил его чувством
возбужденности и нетерпения. Вместе с матерью он боялся опоздать, хотя до
отхода дачного поезда оставалось добрых полчаса; а когда они сели в вагон
и поехали, Петька прилип к окну, и только стриженая голова его вертелась
на тонкой шее, как на металлическом стержне.
Он родился и вырос в городе, в поле был первый раз в своей жизни, и все
здесь для него было поразительно ново и странно: и то, что можно видеть
так далеко, что лес кажется травкой, и небо, бывшее в этом новом мире
удивительно ясным и широким, точно с крыши смотришь. Петька влдел его с
своей стороны, а когда оборачивался к матери, это же небо голубело в
противоположном окне, и по нем плыли, как ангелочки, беленькие радостные
облачка. Петька то вертелся у своего окна, то перебегал на другую сторону
вагона, с доверчивостью кладя плохо отмытую ручонку на плечи и колени