"Леонид Андреев. Сашка Жигулев " - читать интересную книгу автора

самостоятельной, человеческой, взрослой жизни. Иногда это смешит ее самое:
вдруг поразится, что Саша читает, или что он, как мужчина, поднял одной
рукой тяжелое кресло и переставил, или что он подойдет к плевательнице в
углу и плюнет, или что к нему обращаются с отчеством: Александр Николаевич,
и он отвечает, нисколько не удивляясь, потому что и сам считает себя
Александром Николаевичем.
Александр Николаевич!..
Но теперь к обычному удивлению матери, не могущей привыкнуть к
отделению и самостоятельности ее плода, примешивается нечто новое, очень
интересное и важное: как будто до сих пор она рассматривала его по частям, а
теперь увидела сразу всего: Боже ты мой, да он ли это, - где же прежний
Саша?
Этому скоро исполнится девятнадцать лет, он высок, - это видно, даже
когда он сидит, - правда, немного худ и юношески узковата грудь, но смуглое
лицо крепко и свежо; и в четко и красиво изогнутых губах, твердом подбородке
чувствуется сила и даже властность: эка, даже властность! Все так же жутко
обведены глаза и даже на газету опущенные смотрят строго, но как это
непохоже на прежнюю усталость взгляда, где-то в себе самом черпавшего вечную
тревогу! Как будто давно не видала Саши: припоминает Елена Петровна его
теперешний взгляд - да, этот смотрит смело и красиво, и разве только
чуть-чуть тяжело, когда надолго остановится, забудет перевести глаза.
И как приятно, что нет усов и не скоро будут: так противны мальчишки с
усами, вроде того гимназиста, кажется, Кузьмичева, Сашиного товарища,
который ростом всего в аршин, а усы как у французского капрала! Пусть бы и
всегда не было усов, а только эта жаркая смуглота над губами, чуть-чуть
погуще, чем на остальном лице.
"Не надо говорить ему, что он красив", - думает Елена Петровна и
поспешно опускает глаза. Недолгое молчание - и точно силою заставляет их
вновь подняться холодный и хмурый вопрос:
- А он у нас и в доме бывал?
Елена Петровна уже догадывается о значении вопроса, и сердце у нее
падает; но оттого, что сердце пало, строгое лицо. становится еще строже и
спокойнее, и в темных, почти без блеска, обведенных византийских глазах
появляется выражение гордости. Она спокойно проводит рукой по гладким
волосам и говорит коротко, без той бабьей чистосердечной болтливости, с
которой только что разговаривала:
- Да, бывал. Он часто бывал у папы.
- И вы были ему рады?
- Генерал любил его. Хочешь еще чаю?
- Спасибо, - говорит Саша и еще раз повторяет: - Спасибо! Ну, а скажи,
как ты думаешь, ты хорошо знала генерала...- Губы Саши кривятся в веселую,
не к случаю, улыбку. - Ведь наш генерал-то был бы теперь, пожалуй,
губернатором и тоже бы вешал... Как ты думаешь, мама?
Прошел длинный, мучительный день, а ночью Елена Петровна пришла в
кофточке к Саше, разбудила его и рассказала все о своей жизни с генералом -
о первом материнстве своем, о горькой обиде, о слезах своих и муке женского
бессильного и гордого одиночества, доселе никем еще не разделенного. При
первых же ее серьезных словах Саша быстро сел на постели, послушал еще
минуту и решительно и ласково сказал:
- Выйди, мамочка, на минуту, я сейчас оденусь.