"А.Андреев. Этнография" - читать интересную книгу автора

показывал, что я умный человек и всегда готов пошутить. К сожалению,
Степаныч шутить не умел.
- Одежда - это ты или это твоя одежда? - мрачно переспросил он.
- Моя.
- Мозоха! В огонь!
И для того, чтобы я смог осознать в этот миг, что, если я смог сказать
про одежду, что она моя, значит, она не есть мое действительное "Я", он
принялся с меня эту рубашку срывать. Причем, так решительно, что я вынужден
был отпихнуть его и сам снять рубашку.
- Так, - продолжил он и еще раз попытался ткнуть мне в солнечное
сплетение. Правда, тут уж я был настороже и отодвинулся. Но он все равно
достал меня и ткнул очень больно. Так что я зашипел и начал растирать место
удара.
- Болит? - тут же спросил он.
- Болит, - подтвердил я.
- Что болит? - Живот!
- Тело болит? - уточнил он.
- Тело, тело.
- Какое тело? - дурацки вскидывая брови, спросил он.
- Мое тело! - ответил я, отодвигаясь от него.
- Так значит, это тоже не ты? Мозоха!
Я, конечно, не предполагал, что он начнет вытряхивать меня и из тела,
но в серьезности его намерений я нисколько не сомневался. Этот дед с первых
дней мне показал, что он шутить не любит, просто потому, что у него на это
времени уже не оставалось. Это был последний год его жизни. А поскольку я
пришел к нему не как ученый, а под видом ученика, то он соответственно и
требовал от меня учебы на пределе. Поэтому, допустив до своего осознавания
мысль о теле, я задумался всерьез. Но моя мысль вдруг сделала еще один
замысловатый скачок из тех, которыми мы показываем окружающим свою умность:
- Я мыслю, значит, я существую! - вдруг выпалил я. В общем-то, это было
все, что я тогда помнил из Декарта. Но обычно в тех обществах, где я
вращался, этого бывало достаточно, чтобы показать свою "эрудированность",
или умность, говоря по-русски. Но Степаныч шуток не понимал...
- А мысли твои?
И это только в первый миг после вопроса я посчитал, что вопрос в
точности такой же, как предыдущие, и от него можно отшутиться. Затем я
вспомнил эту Декартовскую мысль, от нее потянулась цепочка к множеству
других подобных "умностей": Я знаю, что я ничего не знаю. Ничто человеческое
мне не чуждо. Познай себя... Баранкин, будь человеком! Умница. Хороший
мальчик... Ненавижу! Надо вести себя правильно... Горюшко ты мое луковое!...
Ай-яй-яй!... Баю баюшки баю, не ложися на краю!... - и все они были в прямом
смысле чужими во мне, но именно они-то и были мной! И их было много, много,
словно туча вокруг. А где же Я?!
Я вдруг как-то сразу ослаб и начал лихорадочно перебирать мысль за
мыслью, а Степаныч яростно кричал всякий раз: Мозоха! Жечь! Мозоха! Мозоха!
Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха!
Мозоха! Мозоха! Мозоха! Жечь! В огонь!... И так всю ночь напролет.
Потом меня охватило какое-то озарение, я начал что-то прозревать в
окружающем меня мире и падать. Просто не держало тело.
Тогда он позволил мне поспать, а потом разбудил и пытал еще сутки. И у