"Иво Андрич. Рассказ о слоне визиря" - читать интересную книгу автора

заканчивались наростом в форме черепа, на других узлы напоминали глаза.
Калемы всех видов - из Турецкой империи, Персии и Египта - были представлены
в коллекции хотя бы одним экземпляром. Она насчитывала более восьмисот
калемов, из которых ни один не был похож на другие. Здесь не было ни одного
из тех простых, дешевых калемов, которые можно купить на базаре, а были
экземпляры, неповторимые по форме или по цвету; их визирь хранил в вате в
особых лакированных китайских шкатулках.
В большой комнате, где было тихо, как в склепе, часами не было слышно
ничего, кроме шуршания бумаги и стука этих калемов в руках визиря: он
измерял их и сравнивал, писал ими стилизованные буквы и вензеля чернилами
разных цветов, затем вытирал их и чистил специальной губкой и опять убирал
на место.
Так он коротал время, а в Травнике оно тянется невероятно медленно.
И пока визирь проводил время за своими калемами, весь поглощенный этим
невинным занятием, люди по всей Боснии с затаенным страхом и тревогой
спрашивали себя: "А что там делает и замышляет визирь?" И каждый был склонен
верить худшему и в замкнутости и молчании невидимого визиря усматривать
неопределенную опасность даже лично для себя или для своих близких. И каждый
представлял себе визиря совсем другим, занятым каким-то иным делом,
значительным и кровавым.
Кроме занятий калемами, бумагой и каллиграфией, визирь каждый день
навещал слона, осматривал его со всех сторон, бросал ему траву или фрукты,
давал шепотом шутливые прозвища, но никогда не дотрагивался до него.
Вот и все, что люди из чаршии могли узнать о невидимом визире. Для
чаршии этого было явно мало. Страсть к калемам или бумаге не казалась им
правдоподобной и понятной. Со слоном дело было проще и понятнее. Тем более
что слон начал появляться перед глазами изумленного народа.

II

Прошло немного времени, и слона в самом деле начали выводить из конака:
это пришлось сделать, так как молодому животному, лишь только оно
подкормилось и отдохнуло после долгой и утомительной дороги, конак стал
тесен. Все понимали, что молодого слона нельзя держать в стойле, как
послушную корову, но никому не приходило в голову, что животное окажется
таким беспокойным и капризным.
Легко было вывести слона - ему и самому хотелось простора и зелени, но
сдерживать его и пасти было непросто. Уже на второй день он, высоко подняв
хобот от радости, вдруг пустился через обмелевшую Лашву, разбрасывая брызги
во все стороны. Подбежав к садовой ограде, он начал, играя, толкать ее
прутья, как бы пробуя, крепко ли они держатся, гнуть и ломать хоботом ветви.
Слуги бежали за ним, а он мчался обратно в реку и поливал водой и их и себя.
Через несколько дней слуги придумали выводить слона связанным,
разумеется, связанным на особый манер, изящно и со вкусом. На него надели
нагрудник из жесткой кожи, обшитый полосками красного сукна, с блестками и
колокольчиками. От нагрудника отходили длинные цепи, концы которых держали
слуги. Впереди шел высокий плечистый мулат, темнокожий, с косыми глазами;
это был своего рода воспитатель и укротитель молодого слона, единственный,
кто умел воздействовать на него движением руки, окриком или взглядом. Народ
прозвал его Филфилом.