"Иво Андрич. Кафе "Титаник"" - читать интересную книгу автора

понурый, но с живым ощущением того, что кто-то открыл и его дверь, которой
не открывала ни одна живая душа с тех пор, как началась эта беда, что живой
человек, знакомый, зашел навестить его, проведать и перекинуться словечком.
И Менто вдруг поднял голову, взял стаканчик с водкой на донышке, последней,
что у него еще оставалось, торжественно поднял его, точно за здоровье
невидимого гостя, сидящего в темноте на пустом стуле напротив, и улыбнулся в
первый раз за много дней; улыбнулся грустно и благодарно, как человек,
которого на миг оставило страдание.
Это был последний визит. Больше не появлялся и Наил.
Теперь уже и Менто видит, что поистине настала черная пятница, после
которой для евреев придет не суббота, а черная погибель и черный конец. Он
не знает, почему, как и когда это будет, но чувствует это по той тишине и
пустоте, которые его окружают, как почувствовал тогда по взгляду и
мучительно спотыкающейся речи Наила. В сущности, единственное, что он
ощущает, - это страх. Страх теперь для него мера и выражение всего.
Страх в этих странах посеян, как зерно, - вовремя, по плану, с хорошим
знанием почвы и всех условий, заботливо сохранен и выхожен и теперь приносит
плоды. Страх - вот что опустошает и убивает таких, как Менто, страх
сковывает их разум и вяжет руки, а усташи без труда доканчивают грабеж и
резню.
Страх и в этом случае делал главную часть дела. И Менто был одним из
тех, кто до такой степени поддался страху и обезумел, что и не задавался
вопросом, что это за убийственная стихия, которая их преследует, каковы ее
силы, можно ли уклониться от ее удара, если уж человек не в состоянии
противопоставить ей свою силу. Менто просто ждал, когда настанет его черед.
Да и как было не испугаться ему, с его недалеким умом и порочным образом
жизни, когда страх обуял стольких других - людей куда умнее, почтеннее и
сильнее его.
Менто изменился за эти несколько месяцев. Он мало ест и пьет мало.
Только вечером по стаканчику крепкой ракии, чтобы заглушить в себе страх.
Играть больше не с кем и не на что, да и не до того ему, а о шутках и
розыгрышах, бывших раньше в ходу в "Титанике", он и думать забыл. Он
осунулся, вытянулся и как-то истончился, лицо у него теперь бледное и худое,
глаза стали больше, а влажная тень страха, постоянно присутствующая в них,
придает его взгляду какое-то новое выражение печали и достоинства.
Время от времени его вместе с большой группой сараевских евреев возят
пригородным поездом на Илиджу* разбирать развалины, оставшиеся от бомбежек.
Евреи отвечают на его приветствие, но в разговор с ним никто не вступает.
Ему это тяжело, потому что друг с другом они разговаривают, а ему тоже
страшно хочется поговорить хоть с кем-нибудь о том, что с ними делают, и обо
всем, что еще может случиться. Тягостно и жутко думать обо всем этом в
одиночку, задавать себе самому вопросы и самому же тщетно искать на них
ответы. Но тяжелее всего - физический труд, к которому он не привык. На
работе, то увлекаемый общим темпом, то подстегиваемый страхом перед побоями,
Менто еще кое-как держался, но вечером, когда он, грязный от пота и пыли,
возвращался в свой опустелый дом, все мышцы у него болели так, что в пору
было по-детски реветь в голос.
______________
* Илиджа - известный со времен Древнего Рима климатический и
водолечебный курорт в пригороде Сараева у подножия хребта Игман.