"Иво Андрич. Проклятый двор" - читать интересную книгу автора

идет какой-то страшный торг. После долгого ожидания они увидели, что
смотритель прошел в канцелярию, помещавшуюся над воротами, а Киркор,
спотыкаясь и останавливаясь на каждом шагу, поплелся, словно в бреду, в
камеры, где были его родственники. Оттуда некоторое время слышались
препирательства и крики - младшие члены семьи ожесточенно, но тщетно
сопротивлялись, а затем все вдруг стихло. Старик Киркор в сопровождении двух
старших сыновей, поддерживающих его под руки, отправился к смотрителю
договариваться, каким образом будут выплачены деньги.
Через несколько дней их начали выпускать группами по два-три человека.
Долго во Дворе судачили о том, как Караджозу удалось выколотить такую
тяжкую дань из Киркора, пересказывали подробности, которые могли быть
известны лишь им двоим, но которые заключенные каким-то непостижимым образом
узнавали или же сами придумывали и прибавляли.
Фра Петар часто рассказывал о Караджозе, и всегда со смешанным чувством
раздражения, ненависти, невольного восторга и безотчетного изумления,
страстно желая как можно ярче обрисовать это чудовище, для того чтобы его
образ так же ясно предстал перед слушателями и так же поразил их
воображение, как поражал он и самого рассказчика. И даже говоря о чем-нибудь
другом, он постоянно, хотя бы вскользь брошенной репликой, возвращался к
Караджозу, как бы чувствуя, что с ним еще не покончил.
Но точно так же подробно и живо фра Петар рассказывал о жизни Двора в
целом и об отдельных его обитателях - смешных, жалких и чудаковатых; с ними
он был знаком ближе и лучше, чем с разбойниками, убийцами и закоренелыми
злодеями, которых старался по возможности избегать.
Однако и это было не самым главным и не занимало больше всего места в
воспоминаниях фра Петара о Проклятом дворе, о котором в последние дни жизни
он подолгу рассказывал сидевшему возле него юноше.

II

Как и в любом несчастье, первые дни в Проклятом дворе были для фра
Петара самые тяжелые. Особенно невыносимы были ночи. Чтобы хоть как-нибудь
оградить себя от драк, ссор и отвратительных ночных сцен, он облюбовал
темный угол огромной камеры за большим развалившимся очагом и расположился
там со своими скудными пожитками. Там сидели двое болгар, тоже
"пересыльные", приговоренные к каторге. Фра Петара они встретили почти без
слов, но доброжелательно, явно довольные, что место возле них занял тихий,
по-городскому одетый босниец, о котором, кроме этого, они ничего не знали и
не спрашивали, предполагая, однако, что и он "пересыльный" и что ему, как и
им, тяжело в этой мерзкой страшной клоаке.
Болгары, люди состоятельные, явились, насколько можно было понять,
жертвами волнений, вспыхнувших из-за непосильных налогов и податей и
немилосердного их выколачивания. Нечто вроде заложников. О своих делах они
не говорили. Они были озабочены, испуганы, но даже это не отражалось на их
лицах. Ничуть! Все в них говорило о выдержке и настороженном внимании.
Всегда подтянутые, обутые и одетые, они словно в любую минуту были готовы
тронуться в путь. (Стамбульские мелкие и крупные правонарушители считают
Проклятый двор частью своей жизни и соответственно ведут себя, но эти двое
здесь не жили, а лишь отбывали срок - жизнь их осталась там, в Болгарии.
Теперь они ждали решения своей судьбы. Они еще поживут, если удастся