"Леонид Андреев. Когда мы, мертвые, пробуждаемся" - читать интересную книгу автора

заспанные глаза; но, что бы они ни делали и где бы они ни были, они все те
же милые, хорошие, живые люди. Они зовут меня к себе из этой ледяной
пустыни, и я помчусь сейчас к ним, потому что я люблю их. Я брошусь в их
объятия, и прижмусь к их теплому сердцу, и буду целовать их светлые,
говорящие глаза. И если те глаза плачут, я поцелуями осушу слезы или сам
заплачу с ними, а если они смеются - пусть звонкий смех мой радостью
вольется в их сердца. Я расскажу им, как я боялся в этой пустыне, под взором
белых мертвых глаз, как белым саваном окутало меня безмолвие - и мрак шел в
мою душу от шерстистых перчаток. Они поймут меня, хорошие, милые люди, и мы
вместе, живые, посмеемся над тем, что мертво. И я помчусь к ним, потому что
я люблю их, потому, что я не мертвый и повинуются мне быстрые коньки мои:
только воздух засвистит, а снежная пыль изовьется по следам, когда пушусь я
в быстрый бег вперед: все вперед, к людям. Звоните же, призывные колокола.
Колокола звонили, и воздух свистел в моих ушах. Вперед к милым, хорошим
людям!
Однако... однако я ведь хотел говорить о том, "Когда мы, мертвые,
пробуждаемся" - как далеко могут увлечь воспоминания! Итак, я был на первом
представлении означенной пьесы и, как и все бывшие в театре, задавался
вопросом, кто такое или что такое - эта загадочная Ирена. Я чувствовал то
недоумение, мучительное и тяжелое, которое волной разливалось по зрительной
зале, и сам мучительно допрашивал и себя и Ибсена: кто же эта загадочная
Ирена? Вдохновение ли, покинувшее художника и при новой поздней встрече в
развалинах нашедшее и душу и талант? Любовь ли это к людям, оставшаяся
неоплодотворенной и жестоко отомстившая за то убийством и самоубийством и
пробудившая мертвецов только на миг, только для того, чтобы сказать: мы
никогда не жили? Сама ли жизнь наконец, требующая для себя не созерцания
только, а полного обладания, жаждущая не только видеть свое изображение
иссеченным в мертвом мраморе, но творить живых детей? Грозная ли это
совесть, отринутое ли божество, имеющее свой алтарь в каждом человеческом
сердце?
Кто же Ирена? И я искал ответа и, кажется, нашел его. Я знаю, что он не
будет убедителен. Более того, он будет, пожалуй, смешон. Ирена - это Ирена.
Странное явление. Почти все признают ибсеновский эпилог символическим
произведением, и почти все требуют: объясните мне, что это значит, и притом
объясните покороче. Постарайтесь даже одним словом объяснить: Ирена,
дескать, это то-то; Майя - то-то. Думают, что символ - это что-то вроде
домино: снял домино - и под ним знакомый Иван Иванович или друг Петр
Петрович. Полагают, что символическое произведение - это что-то вроде
веселенького домашнего маскарада: кто козой наряжен, а кто монахом, но к
ужину все снимут маски, и тогда к общей радости окажется, что коза - это
Марья Петровна, а монах вечный шутник Иван Иванович. Глубоко убеждены, что
символами художник хотел только подразнить любопытство и помучить, а если
прийти к нему и по чести его попросить: г-н Ибсен, растолкуйте мне,
пожалуйста, что это за ахинею вы написали, то г. Ибсен сейчас все так по
пальцам и разложит. И если им сказать, что Ибсен так же компетентен
растолковать свое творение, как и я, они даже засмеют: помилуйте, сам писал,
да растолковать не может? Да, именно не может.
Люди пишут романы не потому, что хотят писать именно романы, а коли
случится, то могут такую же хорошую статейку написать, а потому, что мыслят
они образами, живыми представлениями, а не понятиями. Попробуйте заставить