"Леонид Андреев. Первый гонорар" - читать интересную книгу автора

Снова Толпенников ощутил прикосновение холодной, вялой руки и увидел
согнутую, покачивающуюся спину патрона. Одним из адвокатов бросая отрывистые
кивки, другим на ходу пожимая руки, Алексей Семенович большими ровными
шагами прошел накуренную, грязную комнату и скрылся за дверью, мелькнув
потертым локтем не нового фрака, - а помощник все еще смотрел ему вслед и не
знал, нужно ли догонять патрона, чтобы отдать ему бумаги, или уже оставить
их у себя.
И оставил их у себя.
Вечером Толпенников готовился к защите и думал, что он никогда не
станет защитником. С внешней стороны дело было ясно и просто и всей своей
ясностью и простотой говорило, что жена действительного статского советника
Пелагея фон-Брезе виновна в продаже из своего магазина безбандерольных
папирос. Мировой судья, осудивший ее, был совершенно прав, и непонятно было
только одно, как мог ее защищать Алексей Семенович, а после обвинения как он
мог написать жалобу, слабую по аргументам и больше, казалось, чем сам
обвинительный приговор, уличавшую г-жу фон-Брезе. Таково было первое
впечатление от прочитанных бумаг, и Толпенников, утром еще такой счастливый,
представлялся себе стоящим перед глубокой и темной ямой и таким жалким, что
не верилось в недавнее счастье. На, стуле в углу висел распяленный фрак,
добытый у знакомого помощника, вызывающе лез в глаза своей матово-черной
поверхностью и напоминал те мысли и мечты, которые носились в голове
Толпенникова каких-нибудь два часа тому назад. Они были ярки, образны и
наивно-благородны, эти мысли и мечты. Не кургузым, нелепо комичным одеянием
представлялся фрак, а чем-то вроде рыцарских лат, равно как и сам
Толпенников казался себе рыцарем какого-то нового ордена, призванного блюсти
правду на земле, защищать невинных и угнетенных. Самое слово "защитник" до
сих пор вызывало в нем сдержанно-горделивый трепет и представлялось большим,
звучным, точно оно состоит не из букв, а отлито из благородного металла.
Только в мыслях иногда осмеливался Толпенников применять его к себе и всякий
раз испытывал при этом страх, и как влюбленный ожидает первого свидания, так
и он ожидал первой защиты.
Толпенников не знал, что ему теперь делать, и в отчаянии снова уселся
за бумаги. Они лежали все такие же, четко переписанные, ясные, но
Толпенников не понимал их и невольным движением спустил еще ниже висевшую
над столом электрическую лампочку. Номер, в котором он жил, был мал и
грязен, но освещался электричеством, и это особенно ставилось на вид
Толпенникову, когда два дня тому назад его пригласили в контору для
объяснений и настоятельно потребовали денег за два прожитых месяца.
Постепенно туман перед глазами рассеивался, и Толпенников стал вдумываться в
смысл того, что беззвучно выговаривали его зубы. И тогда на левой странице,
внизу, он заметил одну пропущенную подробность, которая была в пользу г-жи
фон-Брезе и давала несколько иное освещение делу. И хотя это была
подробность, благоприятное сочетание слов, а не факт, но он обрадовался и
сразу почувствовал себя бодрым, сообразительным, как всегда, и виноватым
перед патроном и г-жой фон-Брезе.
Толпенников улыбнулся, почесал себе нос и зачем-то слегка покачал его
двумя пальцами, поддернул брюки, которые у него всегда сползали, и вышел
прогуляться в длинный коридор. Вернувшись оттуда, он внимательно осмотрел
фрак сверху и с подкладки, улыбнулся и подумал, что фрак велик для его роста
и широк. Потом с некоторой боязнью сел за бумаги и стал внимательно читать