"Леонид Андреев. Так было" - читать интересную книгу автора

они, снизу доверху, измены и гнусного предательства. Того и гляди, не
выдержат и развалятся стены.
И в этот вечер было в городе ликование. Опустели снова дома, и снова
наполнились улицы, и черная безграничная толпа закопошилась в странном,
одуряющем танце, сплетении резких и неожиданных движений. Танцевали с одного
конца города до другого. У редких фонарей, как пенистый прибой у скалы,
светлелись отдельные всплески, переплетшиеся руки, лица, горящие смехом,
большие глаза - все кружащееся, исчезающее, меняющееся; а дальше, в глубине,
неопределенно волновалось что-то черное, слитно-раздельное, то крутящееся,
как водоворот, то бегущее стремительно, как течение. На одном из фонарей
болтался кто-то повешенный, какой-то изменник, которому не удалось дойти до
тюрьмы. Его вытянутых ног, жадно стремящихся к земле, касались головы
танцующих, и от этого казалось, что он сам танцует, что он и есть главный
дирижер, управляющий танцами.
Потом ходили к черной башне и, задрав головы, кричали в толстые стены:
- Смерть Двадцатому! Смерть!
В бойницах светились теплые огоньки: то верные сыны народа сторожили
тирана. И успокоенные, уверенные, что он здесь и не может убежать, кричали
больше в шутку, чтобы напугать:
- Смерть Двадцатому!
И уходили, давая место новым крикунам. А ночью снова реяли над городом
страшные сны, и, как проглоченный и не исторгнутый яд, жгли его внутренность
черные башни тюрьмы, распертые изменою и предательством.
И уже убивали изменников. Наточили сабель, топоров и кос; набрали
толстых поленьев и тяжелых камней и двое суток работали в тюрьмах, изнемогая
от усталости. Тут же и спали, где придется; тут же пили и ели. Земля уже не
принимала жирной крови, и пришлось набросать соломы, но и она промокла,
превратилась в коричневый навоз. Семь тысяч было убито. Семь тысяч
изменников ушли в землю, чтобы очистить город и дать жизнь молодой свободе.
Опять ходили к Двадцатому и носили ему напоказ отрубленные головы и
вырванные из груди сердца. И он смотрел на них. А в народном собрании царили
смятение и ужас: искали приказавшего убивать и не находили его. Но кто-то
приказал. Не ты? Не ты? Не ты? Но кто же смеет приказывать там, где властью
пользуется одно лишь народное собрание? Некоторые улыбаются - они что-то
знают.
- Убийцы!
- Нет! Но мы жалеем родину, а вы жалеете изменников.
Но покой не приходит, и измена растет, и множится, и забирается в самое
сердце народа. Столько принято страданий, столько пролито крови - и все
напрасно! Сквозь толстые стены он, таинственный владыка, продолжает сеять
измену и очарование. Горе свободе! С запада приходят страшные вести о
страшных раздорах - о битвах, об отколовшейся части безумного народа, с
оружием поднявшегося на мать свою, свободу. С юга несутся угрозы; с севера и
востока все ближе подступают сползшие с тронов своих загадочные владыки и их
дикие орды. Откуда бы ни шли облака, они напитаны дыханием врагов и
изменников; откуда бы ни дул ветер, с севера или с юга, с запада или
востока, - он приносит ропот угроз и гнева, и радостью отдается в ухе того,
кто заключен в башне, и погребальным звоном в ушах граждан. Горе народу!
Горе свободе! Луна по ночам ярка и блестяща, как над развалинами, а солнце
каждый вечер заходит в туман, и его душат черные наплывающие тучи, горбатые,