"Вирджиния Эндрюс. Хевен" - читать интересную книгу автора

И Джейн незаметно превратилась в "нашу Джейн", а потом все забыли, что
когда-то у младшей сестренки, милой и хрупкой, было только одно имя.
Я понимала в именах и знала, что они могут сделать.
Мое собственное имя было одновременно и благословением, и проклятием. Я
пыталась заставить себя поверить, что такое возвышенное имя - все-таки
благословение. Ну, кого еще во всем огромном мире зовут Хевен Ли? "Никого,
никого" - нашептывала синяя птица счастья, поселившаяся в моей голове. Она
напевала мне перед сном и обещала, что все в конечном итоге обернется
прекрасно, просто прекрасно... К несчастью, в моей голове давно гнездилась и
черная ворона, а она каркала, что такое имя - это искушение судьбы и счастья
не принесет.

Был еще отец.
В тайниках моей души иногда возникало сильное, не сравнимое ни с каким
другим, желание любить своего одинокого отца, который часто сидел, глядя в
никуда, и казался человеком, обманутым жизнью. У него были иссиня-черные
волосы, унаследованные от настоящего индейского предка - укравшего белую
девушку и сделавшего ее своей женой. Глаза - такие же черные, как волосы, а
кожа сохраняла бронзовый оттенок зимой и летом. Щетина на смуглом лице отца
не выделялась так, как у других мужчин с темными волосами. У него были
удивительно широкие плечи. И смотреть, как играют на теле отца мышцы -
крупные, сильные, когда он рубит дрова во дворе, - было одно удовольствие!
Даже Сара, занимаясь поблизости стиркой, поднимала голову от таза и смотрела
на него с любовью и желанием. А меня занимал вопрос, почему отец внешне
равнодушен к тому, любит ли его Сара или нет, и к тому, что она плачет и
ругается, когда он приходит домой под утро.
Иногда, став свидетелем его меланхоличного, задумчивого настроения, я
начинала сомневаться в правильности своих оценок. Как-то весной, мне было
тогда тринадцать и я уже знала о своей настоящей матери, я стояла в комнате,
скрытая темнотой, и рассматривала отца, ссутулившегося в кресле и глядящего
в бесконечность, словно мечтающего о чем-то. Помню, мне очень хотелось
дотронуться до его щеки - узнать, колючая ли она, я ведь никогда не касалась
его лица. А что будет, если я осмелюсь? Ударит меня, закричит, обругает?
Несомненно, что-то в этом роде. И все же во мне сидело неутолимое желание
проявить свою к нему любовь и быть любимой. Это желание доставляло мне боль,
дожидаясь искры, чтобы вспыхнуть пламенем любви и почитания.
Если бы только отец взглянул на меня и жестом или словом дал понять,
что любит меня хотя бы чуть-чуть!
Но он так и не взглянул, не заговорил и вообще вел себя так, будто меня
там и не было.
Но когда Фанни взлетела вверх по расшатанным ступенькам терраски и
бросилась к нему на колени, громко крича, как она рада видеть его, отец
поцеловал ее. У меня сердце заныло, когда я видела, как он прижимает ее к
себе и гладит ее длинные, блестящие черные волосы.
- Фанни, девочка, как ты тут без меня?
- Скучала, папа! Не люблю, когда тебя нет дома. Здесь так плохо без
тебя! Пожалуйста, побудь дома, не уходи!
- Моя сладкая, - тихо произнес он, - это так приятно, когда по тебе
скучают. Может, поэтому я и отсутствую иногда.
О, какую же муку доставлял мне отец, когда гладил Фанни по голове, а