"Вирджиния Эндрюс. Хевен" - читать интересную книгу автора

В Саре было шесть футов роста без обуви. Этакая амазонка, весьма
подходящая для высокого и сильного мужчины, каким был отец. Сара не знала,
что значит чувствовать себя плохо. По словам бабушки (Том иногда называл ее
в шутку "устами мудрости"), после рождения первенца грудь Сары приобрела
зрелые очертания, но и в четырнадцать лет она выглядела вполне взрослой
женщиной.
- О, даже после родов, - рассказывала бабушка, - Сара скоро начала
вскакивать, доделывать неоконченную работу, будто не она только что пережила
тот самый большой кошмар, который нам, женщинам, приходится безропотно
выносить в этой жизни. Что ты, Сара могла одновременно и ребенка грудью
кормить, и готовить еду. Я думаю, она притянула к себе папу как раз своим
крепким здоровьем. Вряд ли он обожал тип красоты, как у Сары, но, по крайней
мере, она не была похожа на такую, что умрет при родах и снова оставит его
горевать.
Через год после Тома появилась Фанни с черными-пречерными волосами и
синими глазами, ставшими черными еще на первом году ее жизни. Смуглая, она
была похожа на индианку.
Через четыре года после сестры родился Кейт, которого назвали в честь
давно умершего отца Сары.
У Кейта были голубые глаза, чудесные бледно-золотистые волосы, и
полюбила я его с колыбели, особенно когда выяснилось, что это очень
спокойный, никому не доставлявший хлопот мальчик. Он не плакал, не кричал,
ничего не требовал (в отличие от Фанни, которая так и осталась вечно всем
недовольной). Потом вдруг голубые глаза Кейта стали цвета топаза, кожа
приобрела персиково-кремовый оттенок, какой, по утверждению многих, был в
свое время у меня. Хотя сама я этого не знала, потому что не часто
заглядывала в наше потрескавшееся и мутное зеркало.
Кейт рос на редкость милым мальчиком, его так тянуло к красоте, что,
когда через год после него родился еще один ребенок, он мог буквально часами
сидеть и смотреть на свою крохотную новорожденную сестренку - хорошенькую
как куколка. Сара позволила мне дать имя девочке, и она стала называться
Джейн - потому что примерно в это время я увидела на обложке журнала
какую-то Джейн, красивую до невозможности.
У младшей сестрички, к несчастью, хворавшей с самого рождения, были
нежные золотисто-рыжие волосы бледного оттенка, большущие глазищи
зеленовато-голубого цвета, длинные темные загнутые ресницы, которыми она
недовольно хлопала, лежа в кроватке и не сводя глаз с Кейта. Иногда Кейт
протягивал руку к колыбели, чтобы покачать ее, и Джейн сразу улыбалась, да
такой сладкой и обезоруживающей улыбкой, что все можно было отдать, только
бы еще раз увидеть эту улыбку.
Джейн сразу стала главным лицом в семье. Заставить улыбаться было
приятной обязанностью для всех нас. Особенно большую радость я испытывала,
если мне удавалось прекратить ее плач (а плакала Джейн от болей, на которые
не умела пожаловаться) и вызвать улыбку на ее ангельском личике. Но даже
здесь, как везде и во всем, что мне нравилось, встревала Фанни, испортив мне
удовольствие.
- Дай ее мне! - визгливо требовала Фанни, подбежав на своих длинных
костлявых ножонках, и, стукнув меня, спешила в безопасный угол нашего
грязного двора. - Это наша Джейн, а не твоя! И не Тома! И не Кейта! Наша!
Все здесь наше, а не только твое, Хевен Ли Кастил!