"Глеб Анфилов. Испытание ("Знание - сила", 1962, N 4)" - читать интересную книгу автора

головокружение.
- Ну, как? - спросил я Рубена.
- Нормально, малыш, - ласково ответил он. - Если не считать, что ты
немного путался и врал. Это в порядке вещей.
- Я путался?
- Ну да, слегка, - сказал Рубен.
Для меня это было новостью. Я постеснялся спрашивать Рубена подробнее.
Да на это уже и времени не было. Члены комиссии собрались на обсуждение.
Обсуждение, которое завершится решением, определяющим судьбу наших работ.
Члены комиссии расселись. Я устроился рядом с Рубеном. И вот началось.
Первым высказался профессор Громов.
- Сегодняшние эксперименты, - сказал он, - интересны. Они
свидетельствуют... э... о некоторых сдвигах в работе группы Рубена
Александровича...
"Некоторые сдвиги"! Ничего себе, оценка! Я вознегодовал. Впервые в
истории науки человек может видеть мир глазами других людей - буквально,
без всяких аллегорий. Разве это не колоссально?
А Громов, перелистывая протоколы, вспоминал случившиеся ошибки в
видеопередачах, подсчитывал их, тут же на доске рассчитал долю
отрицательных результатов. Она оказалась равна пятнадцати процентам.
- Не очень много, но и не очень мало, - сказал Громов с равнодушным,
неумолимым педантизмом.
Я злился на Рубена. Зачем ему понадобились эти малые контрасты, эта
мелкость шрифтов! Зачем?! Ведь в них заведомые ошибки.
- Что касается механизма перемещения чувств, - продолжал Громов, - то
тут положение еще хуже. В ряде проб достоверность полноты перевоплощения
встала под сомнение...
Я сидел красный, с горящими ушами. А профессор говорил веско и
убежденно:
- На вопрос об имени испытуемый сначала ответил как партнер-приемник и
лишь потом как индуктор.
- Этого не могло быть... - пролепетал я.
- Это было, Сережа, - сказал Рубен. - Ты сперва отрекомендовался "Лев
Иоффе". Ответы записаны на магнитофон.
В отчаянии я стиснул зубы. Рубен поднял брови, улыбнулся, потрепал меня
по спине.
- Кроме того, - говорил Громов, - один ответ был дан непосредственно
индуктором - без перевоплощения. Была путаница в номере паспорта - в
цифровой записи последний знак принадлежал паспорту Иоффе, а не Карташова.
- Словесная запись сделана верно. И номер комсомольского билета верен,
- вставил Кудров.
Профессор говорил дальше:
- Были нечеткими гимнастические движения, была задержка в опознавании
запаха...
- Какой же был запах? - спросил я тихонько Рубена.
- Шерсть. Кудров сжег кусочек вот этой прокладки.
- А одеколон?
- Одеколон Галкина давала нюхать тебе привязанному.
Вот оно что! И придумал это, конечно, Кудров. И Рубен это разрешил,
хотя знал, что возможна путаница. Зачем?