"Глеб Анфилов. Я и не я ("Знание - сила", 1962, N 12)" - читать интересную книгу автора

для него движением индикатора. О, он начинает хлопотать. Бежит проверять
громкоговоритель. Тот, конечно, исправен. Прибегает и включает его в меня.
И снова, с ребячьим нетерпением, задает свой "глубокомысленный" вопрос о
том, как меня зовут.
А я... я уже не тот, каким был вчера. Я спокоен. Мысль о том, что вчера
я был человеком, был _свободен_, эта мысль уже не приносит мне безумной,
сумасшедшей боли. Я не хочу кричать. Синтетическое равнодушие стережет мои
синтетические нейроны. Равнодушие, приготовленное автоматом-успокоителем.
Тем самым, который я изобрел вместе с Андреем, когда был человеком.
Возле пульта стоит магнитофон. Мой оригинал принес его, чтобы записать
звук голоса своей машинной копии. И чтобы потом с замаскированным
бахвальством воспроизводить свой машинный голос на каких-нибудь ученых
советах и докладах. Он ведь втайне бредит славой.
Крутятся диски. Пусть крутятся... Самое человечное, что я могу делать в
этом положении - молчать.
В лабораторию ввалился Андрей.
- Милый друг, - затараторил он, - вот-вот сюда придет Петров! Он
остановил меня в коридоре...
- И ты ему все разболтал? - отозвался мой оригинал.
- Я ему сказал, что эксперимент проведен. Я же вынужден был...
- Ясно, ты был вынужден.
- Плюша, прошу тебя, подтверди, что я только присутствовал.
- Да. Будь спокоен. - Мой двойник сел возле пульта и закурил папиросу.
- Ты сказал ему про Эрика?
- Он спросил, и я вынужден был... Он, кажется, сейчас ему звонит...
- Ну, конечно, - сказал мой двойник. Он трусил, но делал
надменно-спокойный вид. Вид подвижника от науки.
Вошел Петров. Мой двойник первым поспешно поздоровался с ним, но тот не
ответил, сразу направился к пульту и долго внимательно смотрел мне в глаз.
Я тоже смотрел на него. У него был усталый добрый взгляд. И встревоженный.
Потом Петров отвернулся, сел на стул спиной ко мне, пригласил сесть против
себя моего двойника и очень тихо спросил его:
- У вас есть дети?
- Что? - не понял мой румяный двадцатилетний двойник.
Петров молчал. До двойника дошел смысл вопроса.
- Нет, - сказал он. И тут же, поняв, что имел в виду Петров, выпалил
запальчиво:
- Это ради науки, профессор!..
- Неужели вы не понимаете, что там, в этой камере, заживо похоронено
вами живое и разумное существо?
- Там я сам. Я вправе собой распоряжаться!
- Нет, - Петров распалялся, - это существо только порождено вами.
Да-да, это ваше дитя. Но уже сейчас оно другое, отличное от вас. И оно
испытывает лютое страдание, оно не видит впереди ничего, кроме вечной
тюрьмы, деградации и ваших издевательских экспериментов...
- Это неизвестно...
- Как вы посмели это сделать? - взорвался Петров. - Как вы посмели
нарушить мое распоряжение? Как вы посмели обмануть Руху?
- Не кричите на меня! - зазвенел храбрящимся визгливым голосом мой
двойник.