"Андрей Аникин. Друг, который мог быть (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Подъезды старых домов по-разному пахнут в Москве и Ленинграде. В
Москве - затхлым теплом и каким-то хлебным уютом, в Ленинграде - сыростью
и табачным дымом. Вернее, по-разному пахли в 40-х годах, когда я в таких
домах живал и бывал. Теперь живу и бываю в новых, которые во всех городах
пахнут, наверное, одинаково - свежей краской, известью и сквозняками.
По Невскому ходили дребезжащие трамваи довоенного образца. Стоило
отойти на квартал и можно было увидеть следы разрушений - расчищенные
площадки с темными брандмауэрами уцелевших домов и просто обгорелые
остовы, когда-то бывшие человеческим жильем. Но на фасаде этого
прекрасного дома на Литейном, богатого доходного дома времен русского
капитализма, почему-то никаких следов войны не было.
Я поднялся на третий этаж по широкой лестнице со стертыми мраморными
ступенями и позвонил. Послышались шаркающие шаги, и старушечий голос
спросил, кто там. Я ответил, что мне нужна Ядвига Петровна, и, услышав,
что это она и есть, объяснил, что я из Москвы от Мишиных родителей. За
дверью наступило молчание, наконец замок щелкнул, дверь медленно
открылась. В прихожей было темно и почти пусто...
В ее речи были еле слышны следы акцента - как я знал, польского. Я
снял в прихожей пальто, протер запотевшие очки, сказал о здоровье
Колесниковых. Ядвига Петровна открыла дверь комнаты и пропустила меня. Мы
прошли через маленькую проходную комнату, где когда-то жил Миша. Главная
комната была заставлена массивной старой мебелью, темной и как будто
пыльной. Все в этой квартире казалось покрытым пылью, как и сама хозяйка с
землистым лицом и жидкими полуседыми волосами. Я огляделся. На стене
против двери висел большой портрет мужчины средних лет в путейском мундире
царских времен.
- Роберт Робертович умер той весной, в сорок втором, - сказала она.
Я молчал.
- Умер. Все умерли. Я вот зачем-то живу.
Что тут скажешь?
...Пили чай. Мне хотелось есть, но я стеснялся и старательно жевал
кусочек хлеба с маслом. Разговаривали.
Миша поселился у них летом сорокового. Мать оставила его на попечении
Ядвиги Петровны.
- Тогда-то, молодой человек, я была молодцом... Кавалеры были...
Мишенька экзамены сдавал в свой техникум, конкурс (она говорила конкурс)
был строгий, не надеялся поступить. А когда все-таки приняли, так был
счастлив. Принес бутылку вина, и я испекла катаринки. Вы никогда не
пробовали катаринки? Надо взять фунт меда, ром, обязательно лимон... Когда
же я в последний раз их пекла? Ах да, на день рождения Роберта
Робертовича, в мае того года...
Я понял: сорок первого.
Говорить с ней было трудно. Она сбивалась, начинала вдруг
рассказывать о давно прошедших временах, как они с Робертом Робертовичем
жили в Сибири, на постройке железной дороги. (Все они были сибирские
инженеры, строители: Ганецкий, Мишин отец, Мишин брат Александр - и мой
отец тоже). Я осторожно возвращал ее к разговору о Мише. Она начинала
рассказывать, какой он был замечательный мальчик, как хорошо учился, как
часто писал родителям. Как увлекался морем и кораблями.
В начале июня их отправили в Ригу на морскую практику, там его и