"Андрей Аникин. Вторая жизнь (Повесть)" - читать интересную книгу автора

и доверием юности. Эн-прим и учительский сын были патриоты. Да и кто не
был тогда патриотом? Жуковский и Пушкин прославляли усмирителей Польши. Но
сын тайного советника знал слишком много, чтобы быть только патриотом. Он
был вольнодумец, как его отец лет пятнадцать назад. Тогда патриотизм и
вольнодумство были почти одно, теперь, в тридцать первом году - отнюдь
нет.
Эн-прим и любимец фортуны бывали в доме учителя гимназии. Кроме сына,
их товарища, у него была дочь, которую почему-то на английский манер звали
Мэри. Ей было шестнадцать. Она была очаровательна. Вы догадываетесь, что
произошло. К мукам тайной зависти, которой он стыдился, у Эн-прима
прибавились муки ревности.
Вероятно, эти полудетские влюбленности так и кончились бы ничем, если
бы не ее брат. Это прозвучит смешно, но для Эн-прима то был роковой
человек. Когда я вам расскажу свою... вторую жизнь, вы поймете, что это
значит. Да, тот белобрысый малый оказался роковым человеком. Он заронил
мысль, он подвел Эн-прима к тому шагу, с которого все началось.
Сознательно? Может быть, но не совсем. Коварно? Да, но ради забавы:
посмотреть, что получится.
Эн-прим написал политический донос... Написал в горячке, в ярости: в
тот день он окончательно (так ему казалось) убедился, что Мэри предпочла
ему другого и тот торжествует. Когда он уходил, опустошенный и несчастный,
ее брат сказал ему загадочно: "Подумай, что ты можешь сделать. Что ты
должен сделать".
И он сделал  э т о.
Может быть, послав свой донос, Эн-прим через полчаса горько пожалел.
Может быть, он даже внутренне надеялся, что на донос его никто не обратит
внимания, что его отправят в архив без последствий... Но дело было
сделано, и уже ничего нельзя было поправить... О, это страшное чувство
непоправимости содеянного, необратимости событий, которые ты сам
подтолкнул! Дальше одно цепляется за другое, и остановить нельзя,
нельзя...


С растущим изумлением глядел я на рассказчика. О чужой жизни, о чужих
ошибках так не говорят. Он полусидел в постели, судорожно сцепив пальцы
темных иссохших рук. Не по росту большая грубая рубаха оставляла открытой
костлявую грудь. Я лежал, не шевелясь, но сосед, кажется, забыл обо мне.


- Донос пошел по назначению. Сыскное и полицейское дело было тогда
еще поставлено наивно. Бумага попала к человеку, который знал в свете отца
юноши и чем-то был обязан ему. Отец предупредил сына, чтобы он не слишком
доверял своим друзьям, и не скрыл от него, что речь идет об Эн-приме.
Между молодыми людьми произошло объяснение... Был момент, когда Эн-прим
едва не бросился со слезами и мольбой о прощении на грудь друга. Я уверен,
тот простил бы: это был человек великодушный и чувствительный. О, если бы
Эн-прим сделал так! Жизнь его пошла бы совсем иным путем. Но он не сделал
этого. Напротив, он сказал другу дерзость. Тот вспыхнул и дал ему
пощечину. На беду, под конец разговора они оказались не одни. Два их
товарища по университету случайно вошли в комнату и видели, что произошло,