"Габриэле д'Аннунцио. Речная эклога " - читать интересную книгу автора

- Держи, Мила, - шепнул он присевшей на корточки цыганке: на губах ее
искрился смех, на серебряных дисках в ушах - солнце.
Она взяла задушенную курицу, еще теплую, у которой маленькие глазки уже
подернулись пленкой, а из открытого клюва сочилась каплями кровь.
- Еще, Зиза, еще! - шепнула она, стоя на четвереньках и прижимаясь к
нему.
Он снова начал ту же игру. Белая курица с большим свисающим гребешком
пошла на приманку; сперва остановилась, прислушиваясь, потом, прежде чем
клюнуть, повернула голову туда, где таилась измена. В засаде все было тихо -
ни шороха, ни вздоха.
- Держи!
Она схватила курицу и, забывшись от радости, вся высунулась из-за
забора.
- Беги, Мила, беги! - закричал испуганный мальчик под яростный лай
устремившегося в погоню пса. - Беги!
Он схватил ее за руку, увлек за собой, и они побежали через засеянное
ячменем поле, не оглядываясь и вспугивая на бегу целые стаи воробьев.
Очутившись в безопасности, они остановились, задыхающиеся,
раскрасневшиеся, не в силах даже громко расхохотаться.
Вдалеке затихал собачий лай. Косые лучи солнца пронизывали дымку,
окутавшую поле. По ясному небу проплывали золотистые облака, а под ними,
напевая, неторопливо шагала парочка. Мила обнимала своего соучастника за
плечи, и два голоса, смешиваясь, уносились в сырую вечернюю даль.
Но любви к нему у нее не было.
Как-то в другой раз они укрылись в тени, за шатром. Над ними
расстилалась полуденная синева июньского неба. От жары истомно клонились к
земле колосья, деревья вдалеке казались отлитыми из металла. Присев на
корточки, Зиза пощипывал струны лютни и напевал, склонив голову набок и
устремив на Милу взгляд, затуманенный чарами ее красоты и растекающихся
звуков песни. Она стояла подле него, покачивая в такт головой; летаргия
лучистого полудня придавала ее взорам ленивое томление. Из-под темно-зеленой
юбки виднелись голые ноги. Под складками полотняной рубашки трепетала грудь,
нежная, как уснувший цветок. Зиза играл и пел. Кругом бродили кони. Песня
замирала под акациями, и с этих высоких цветущих акаций нисходила
таинственная тишина - какая-то сила, животворная и вместе с тем девственная,
мягкая, словно дыхание ребенка, струилась с этих белых гроздьев, похожих на
крылышки мотыльков, неподвижно висящих в пронизанном солнцем воздухе.
Зиза играл и пел, а его живой безмолвный идол упивался негой звуков. То
был как бы природный родник песен, из которого порою выделялись отдельные
слова. Вдохновение певца прорывалось наружу, потому что Мила была так
прекрасна, потому что небо над ними сияло. Просто так.
Внезапно, в порыве желания, Мила склонилась над мальчиком, сжала обеими
руками его курчавые виски и застыла над ним, приоткрыв рот и хищно сверкая
острыми зубами, готовая и укусить и поцеловать. Мальчик, оторопело дрожа, не
сопротивляясь, смотрел снизу вверх на это лицо, словно отлитое из темного
золота, на щеки, о которые бились крупные круглые серьги. Он ощутил горячее
дыхание и в нем - какой-то новый аромат. Под его судорожно сжавшимися
пальцами струны лютни издали протяжный жалобный звук.
Мила не поцеловала его. Она медленно выпрямилась: глаза помутнели,
грудь тяжело дышала. Она испытывала странное изумление перед тем, что с ней