"Анна Арнольдовна Антоновская. Ходи невредимым! (Великий Моурави, Книга 4)" - читать интересную книгу автора

зависел от мира на южных рубежах. Отсюда "дружба" с Ираном приобретала
особое государственное значение. И Филарет наказал вслед за приемом шведских
послов с еще большей пышностью, чем шведов, встретить иранских послов,
Рустам-бека и Булат-бека, срочно прибывших в царствующий град Москву от шаха
Аббаса с неким таинственным ковчежцем.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Предрассветная тишь еще стелилась вдоль Кахетинской дороги. Серо-желтые
сланцевые горы безмолвно окружали сонный город. Из бело-серого тумана
послышалось усталое пофыркивание. Но вот за поворотом показались зубчатые
стены. Неясно вырисовывались Авлабарские ворота, буднично молчала сторожевая
башня, и на кованых створах привычно тускнел железный брус.
Довольная улыбка промелькнула на губах Теймураза, он подал знак
сопровождающим его всадникам и властным толчком послал коня вперед.
Но едва царь приблизился к городским стенам, как внезапно где-то слева
во все колокола ударила Шамхорская церковь. И тотчас Сионский собор ответил
торжественным гудением меди.
Царь Теймураз невольно откинулся в седле и придержал коня. За ним,
будто вкопанная, остановилась свита. И не успел князь Чолокашвили выразить
свое удивление, как, словно из гигантского котла, на кахетинцев опрокинулся
оглушающий перезвон всех колоколов Тбилиси.
Услужливо, с шумом распахнулись ворота, и оттуда пестрой волной
выкатилась праздничная толпа: амкары с цеховыми знаменами, дружинники с
копьями, горожане в ярких архалуках, торговцы с грудами плодов на деревянных
подносах, рыбаки с живой рыбой. Где-то зазвучали пандури, забили барабаны,
зарокотали трубы, - все гремело, кружилось, пело, ликовало вокруг царя, не
давая ему двинуться.
Внезапно толпа расступилась по обе стороны. Из ворот величаво выезжали
конные княжеские группы, окруженные телохранителями и оруженосцами в одежде
цвета знамен своих господ. За ними бесшабашной гурьбой спешили азнауры в
разноцветных куладжах, с цветами, воткнутыми в островерхие папахи.
Заздравные крики, пожелания огласили воздух. Груды роз падали перед
Теймуразом, образуя ковер. И на цветистых коврах подпрыгивала выплеснутая из
корзин живая рыба.

Господи, господи,
Милость твоя над царем!.. -

торжественно неслось из какой-то часовни.
Теймураз растерянно оглядывался: веселятся! Но ему-то на что зурна?
Разве он не ради келейной беседы с католикосом затруднил себя тягостной
поездкой?
- Моурави! Моурави! Наш Моурави скачет! - кричала толпа.
Побледнел даже Теймураз: ведь он, царь, желая выказать католикосу
смирение перед церковью, прибыл на тощей кобыле. А Саакадзе точно взбесился:
разукрасил своего черного черта белым сафьяном, бирюзовыми запонами и
серебряными кистями. И сам он, точно хвастая своей силой, навьючил на себя
пол-арбы драгоценностей... И потом, князья еще не совсем совесть потеряли: