"Сергей Антонов. Васька " - читать интересную книгу автора

сразило мать окончательно. В четырнадцать лет Гоша остался сиротой. И к нему
переехала тетка-баптистка.
А учиться становилось все мучительней. Старшеклассники считали Гошу
юродивым. Ребят смешило, что он знает, кто такой Тутанхамон, и умеет
говорить по-немецки. И Гоша бросил бы школу, если бы его не взял под свое
покровительство староста группы, второгодник Курбатов.
После школы друзья покойного отца устроили Гошу в Институт восточных
языков. Там он поражал студентов робостью и удивительными способностями. Его
считали лентяем. Но это была не лень, а страх сделать что-нибудь такое, что
насмешит людей.
Гоша не ходил ни на лекции, ни на коллоквиумы. Целыми днями валялся он
на продавленной кушетке и сочинял стихи.
Изредка, когда на душе становилось особенно тошно, Гоша ходил в
Каретный, в садик "Эрмитаж" играть в шахматы. Там встречал однокашников.
Некоторые питомцы образцовой школы стали образцовыми начальниками,
директорами. Курбатов выдвинулся в редакторы молодежной газеты. Услышав эту
новость, Гоша расстроился. Как же так? Ему, необыкновенному Гоше, приходится
существовать на жалкую долю родительского наследства, а невежда, уверявший,
что турки живут в Туркестане, раскатывает на персональном "газике".
Гоша ожесточился, принялся изучать итальянский и через полгода запросто
декламировал терцины "Ада". Между тем наследство было проедено, а тетка
стала запирать свой хлеб на ключ. Стипендии Гоше, как обеспеченному сыну
профессора, не полагалось. Тетка глумилась над его стихоплетством и
настаивала, чтобы он "оформлялся".
Разозлившись, Гоша снес в комиссионный магазин мамин пуховый платок,
присвоенный теткой. Тетка расстроилась, простудилась, и ее увезли в
больницу. Гоша залег на кушетку и стал сочинять автобиографическую поэму
"Розовый омут". Дело продвигалось туго. Гошу раздражало, что строчки
самовольно складываются в терцины. Давало себя знать пресыщение
"Божественной комедией".
Пока он мучился, голодный кот Марсик ходил по комнате и орал так, что
пришла соседка из смежной квартиры. Это и была Тата. Затаив дыхание,
выслушала она начало поэмы и предрекла Гоше путь, усыпанный розами. Он
улыбнулся и напомнил, что гению уготована трагическая судьба.
Гоша знал, что ему суждено сгореть, как сгорел Джордано Бруно. Он ждет
своего часа. Ждет с нетерпением, даже с радостью. Лишь бы найти достойную
защиты идею или встать на защиту гонимого, ибо любой неординарный человек -
уникум, мистическая идея... Тата перебила его: трагедия гения, сказала она,
типична для капиталистического общества. А в нашей стране, в героическое
время пятилетки, поэзия нужна не меньше, чем хлеб и сталь. Они поспорили и
остались в восторге друг от друга.
После ухода Таты он с новой силой принялся за поэму, но ненадолго. Из
больницы пришло извещение - скончалась тетка. Для захоронения надо было
сдать ее хлебную карточку. Гоша перерыл всю комнату - карточки не было. Он
взломал шкатулку. В шкатулке не оказалось ничего, кроме пузырька с
хлороформом и записки: "Когда Господь призовет меня - усыпи Марсика. Не то
буду являться". Каждый день к Гоше ходили люди с портфелями и значками, про
тетку говорили, что она преет, грозили судом, заставляли писать объяснения,
подписывать какие-то бумаги. Кот сбежал, будто и он прочел теткину записку,
и Гоша растерянно сло - нялся по комнате в полном одиночестве. Первого числа