"Татьяна Апраксина, А.Н.Оуэн. Порождения ехиднины ("Pax Aureliana" #3)" - читать интересную книгу автора

- Синьор да Монтефельтро ничего не говорит. Он в реанимации. Это было
еще до похищения, он просто высказал мне очередную философскую идею, а потом
тут же решил воплотить ее в жизнь.
- Странно, - мистер Грин демонстрирует легкое недоумение. - Я пытаюсь
представить себе ту философскую концепцию, на которую вы ответили бы
рукоприкладством по собственной инициативе... и не могу. Или дело в
воплощении? Синьор да Монтефельтро проповедовал за обедом каннибализм и
перешел от теории к практике?
- Да нет. Он хотел школьную программу изменить, чтобы там учили
правильному настрою на добро, с детства... но какое это имеет отношение к
делу?
- Какое-то, определенно, имеет. С вашего позволения, я украду еще минут
десять вашего отдыха. - Мистер Грин хочет сказать, что ему безразлично
наличие позволения и что, с его точки зрения, плюс-минус десять минут на
качестве этого отдыха не скажутся. Прав. И как глава своего антикризисного
комитета имеет право задавать самые дурацкие вопросы в самое неудобное
время. - Расскажите подробнее.
Максим вздыхает и начинает рассказывать подробнее. Про передачу, про
радостного маньяка Доктора Моро, про волю к добру и воспитание этой воли в
себе, про смерть судебной психиатрии, рождение новой школьной программы и
использование его, Максима Щербины, в качестве аргумента и экспоната - на
чем и произошел взрыв. Рассказывать не хотелось. Смысла за действием не
просматривалось. Но просто так, без задней мысли, ему не стали бы
приказывать, значит, исполняем распоряжение буквально.
- Вас самого ничего не удивило?
- Удивило, - признается Максим. - Собственная безалаберность и
отсутствие контроля меня удивили. По голове мне все-таки дали позже, а по
моему поведению получается, что до.
- И это все? - щурится собеседник. - Еще забавнее. Максим, обычно в
подобных ситуациях вы ведете себя несколько иначе. Учитывая, что вы услышали
в комплименте да Монтефельтро прямое оскорбление.
Ах, это был комплимент? Кто бы мог подумать. И в чем же он состоял? В
том, что я - злостный баклан, который годами предпочитал доводить всех до
истерики по причине лени и нежелания сделать над собой усилие и взглянуть
правде в глаза?
- Возможно, я повзрослел.
- И это тоже, - кивает историк-экономист-террорист-но-ни-в-коем-случае-
не-священник. - У вас появился некий центр, который вы готовы защищать. Но
вот убивать ради него вы не готовы - и вряд ли до этого вообще дойдет. К
тому же, я только что оскорбил вас куда сильнее, чем синьор да Монтефельтро.
И что вы сделали? Как обычно, проглотили обиду и принялись искать в моих
словах рациональное зерно.
Проглотил, разумеется. Как очередное тыканье носом в могилку Личфилда и
все маргаритки на ней. Улыбаемся и машем. Не подаем виду, что нам очень
приятно. Не подаем виду, в каком восторге пребываем от того, что мистер
Грин, человек и пароход, педагог и террорист, только что с присущей ему
деликатностью обозначил, что я есть существо, способное проглотить все, что
угодно. Нам обоим известно, почему.
- Вы выбрали негодное время для опытов. Я нерепрезентативен.
- О. Опять. Я рад, что вы научились обижаться, но сейчас, пожалуйста,