"Соломон Константинович Апт. Томас Манн " - читать интересную книгу автора

Но в тот переломный для семьи 1891 год, когда сенатор, предчувствуя
свою скорую смерть, составлял завещание, этому среднему сыну, Томасу, было
всего шестнадцать лет. Завещая ликвидировать фирму, отец принимал в
соображение ее пошатнувшиеся дела, собственную усталость и, конечно, юный
возраст и неопытность возможного наследника - Томаса. Из-за сдержанности
второго сына отец, умирая, не знал о нем того, что тот знал о себе уже на
исходе детства. Да, в упомянутый нами день столетнего юбилея Томас испытывал
щемящее чувство. Он понимал, что не станет продолжателем дела отцов в той
форме, какой молча от него ждали, и не поведет в будущее старую фирму.
Впрочем, и своего старшего сына, да и дочерей тоже, сенатор, судя по
характеристикам, которые он дал им в набросках своего завещания, знал не
исчерпывающе. Но много ли на свете отцов, чьих прогнозов о детях не
опровергала впоследствии жизнь?
Итак, завещание. Человек дисциплины и долга пишет его в ожидании
хирургической операции. Он не стар, ему только пятьдесят один год, но
самообладанию, с каким он сводит последние счеты с жизнью, может
позавидовать и глубокий старик. Он привык все предусматривать и за все
отвечать и не изменяет этой привычке перед лицом смерти. Приказ о ликвидации
фирмы - это для него не просто признание своего коммерческого неуспеха. Это
отречение от дела жизни, собственноручное разрушение формы, в которой
протекало бытие его предков, его собственное и покамест еще, как бы они ни
восставали против нее, его детей. Он разрушает ее с полным соблюдением ее же
требований. Он отписывает по тысяче марок музейному фонду города и страховой
кассе купеческих вдов, по три тысячи больничной кассе помощников весовщиков
зерна и кассе грузчиков и так далее. Он сам заготавливает скупой текст
извещения о своей смерти - от имени жены: "Сегодня, на пятьдесят первом году
жизни, скончался сенатор Томас Иоганн Генрих Манн. Скорбящие родственники
просят о тихом соболезновании. Юлия Манн, урожд. Брунс". Он дает и другие
регламентирующие указания: "Я хочу, чтобы в гробу голова моя была наклонена
немного вправо, как если бы я спал. В правой руке - маленький крест,
деревянный или слоновой кости, левая рука - чуть касается правой. Не нужно
цветов в руках, и руки не складывать... Гроб лучше выставить в большой
передней комнате... При начале панихиды можно отворить двери на площадку
перед домом... Музыка может быть та же, что на похоронах моей матери. Если
удастся исполнить хорал "Приими длани мои", пусть сыграют его".
Сенатор привык к сухому и точному языку контрактов и деловой переписки.
Пользоваться пером и чернилами для излияния эмоций не в его правилах. Когда
он говорит о детях, особенно о старшем сыне и дочерях, волнение в боль
облекаются в осторожные, назидательные, логически четкие фразы: "Опекунам я
вменяю в обязанность содействовать практическому воспитанию моих детей.
Насколько это возможно, надлежит противиться склонности моего старшего сына
к так называемой литературной деятельности. Для основательной, успешной
деятельности в этом направлении у него, по-моему, нет предпосылок -
достаточного образования и обширных знаний. Подоплека его склонности -
мечтательная распущенность и невнимание к другим... Второму моему сыну не
чужды спокойные взгляды, у него добрый нрав, и он найдет себе практическое
занятие. От него я вправе ожидать, что он будет опорой матери. За моей
старшей дочерью Юлией придется строго следить. Ее пылкую натуру нужно
сдерживать. Карла, по-моему, доставит меньше хлопот и составит вместе с
Томасом спокойное начало". Лишь дважды выдержка изменяет сенатору, и горечь