"Соломон Константинович Апт. Томас Манн " - читать интересную книгу автора

которую бы я испытывал, не возмещалась бы мне эстетическим интересом, потому
что у меня нет интереса и вкуса к изобразительным искусствам". У меня есть
благоговейная страсть к Риму, к его величественному слою культуры - и Вы
совершенно правы, когда пишете, что у меня "нет недостатка в должном
благоговении"... И все-таки... и для меня мир зрения - это не истинный мой
мир, и, в сущности, я не хочу ничего видеть - как он". (Письмо Карлу Кереньи
от 5/XII 1954.)
Впервые предоставив писателю наиболее соответствовавшие его личным
потребностям условия работы, эта поездка стимулировала продвижение в уже
освоенном жанре (в Италии написаны новеллы "Смерть", "Тобиас Миндерникель",
"Луизхен") и позволила ему приступить к "Будденброкам" - большому роману.
Но, кроме того, она открыла ему, в чем же эти благоприятные условия состоят,
как надо работать именно ему, как строить свой день и свой труд, чтобы
реализовать, чтобы материализовать в листы рукописи ощущаемые в себе
возможности.
Одно из таких условий - сосредоточенное уединение - уже названо. Но для
продуктивной работы ему требовались, как оказалось, не просто физическое
уединение, тишина, отсутствие отвлечений и помех, а внутренняя дистанция
между ним, автором, и материалом, внутренняя отрешенность от предмета
изображения. А в этом смысле Италия была более подходящим местом, чем при
равном и даже большем комфорте любая точка Германии, Мюнхен, Любек или
какая-нибудь деревня, где немецкий "мир зрения" так или иначе вторгся бы в
немецкий же мир самопознания, происходившего в ходе работы и благодаря
работе. "Когда я начинал писать "Будденброков", я жил в Риме на виа Toppe
Арджентина, трента кватро, на четвертом этаже. И можете мне поверить, мой
родной город был для меня не очень реален, я не вполне был убежден в
действительном его существовании. Он со своими обитателями значил для меня
немногим больше чем сон, странный, достойный уважения сон, увиденный мною
когда-то..."
Почему мы упомянули о немецком мире самопознания? Потому что в Италии,
приступив к "Будденброкам", Томас Манн узнал о себе нечто большее, чем
необходимость для его творчества тех внешних, технических, так сказать,
предпосылок, которые мы сейчас пытаемся перечислить. В Италии состоялся,
повторяем, решающий разговор с самим собой, здесь определились вкусы и
интересы, здесь Томас Манн впервые осознал их связь со своим происхождением
и со своей родиной. "Лишь в процессе писания, - говорил он через тридцать
лет, - я познал себя самого, то, чего я хочу и чего не хочу, я понял, что
мне не нужно эффектное южное краснобайство, а нужен север, этика, музыка,
юмор; мне стало ясно, как я сам отношусь к жизни и смерти. И еще я понял,
что человек может познать самого себя только в действии".
Но и ясность относительно оптимальной для своей работы методики была не
таким уж малым приобретением. Он привык писать по возможности ежедневно,
непременно в утренние часы, отдавая сбору и обдумыванию материала вторую
половину дня. В Италии он очень много читал, главным образом русских
писателей и скандинавских, и если безмерное чтение стало для него
непременным источником идей, ассоциаций, стилистических приемов, если оно
потом всегда дополняло и углубляло в его творчестве личный его опыт и
собственную его фантазию, то выработалась эта привычка к плодотворному
освоению чужого духовного добра тогда же, во время работы над
"Будденброками".