"Соломон Константинович Апт. Томас Манн " - читать интересную книгу автора

"музыке". И с точки зрения того и другого первый же его мюнхенский год был
предвосхищением дальнейшего пути.

Италия

Мало ли людей искусства - писателей, живописцев, музыкантов - ездило в
Италию именно как в классическую страну искусства, как в огромный, не
имеющий себе равных музей, чтобы увидеть античные развалины, прославленные
полотна и скульптуры мастеров Возрождения, дворцы и храмы, выстроенные
великими зодчими, чтобы и самим подышать воздухом, которым дышали творцы
бесценных сокровищ.
Когда Томас Манн в двадцать лет впервые отправился в Италию, он,
вероятно, тоже смотрел на свое путешествие прежде всего как на некое
образовательное паломничество к святыням европейской культуры. Поехав туда с
братом Генрихом на лето - необычное для туристов время было выбрано, надо
полагать, ради дешевизны, - он не знал, что вернется в Италию на долгое
жительство не для более близкого знакомства с ее художественными сокровищами
и не для более прочного соприкосновения с ее природой, а в поисках "места,
где можно было бы, укрывшись от мира и без помех, поговорить один на один со
своей жизнью, своей судьбой". Последние, взятые в кавычки слова принадлежат,
собственно, герою "Доктора Фаустуса" - Адриану Леверкюну, который,
точь-в-точь как автор, переселился с мюнхенской Рамбергштрассе в Сабинские
горы, в захолустный городок Палестрину, в отличие от автора, правда, в 1911
году, а не на пятнадцать лет раньше. Отнести эти слова к самому Томасу Манну
мы позволяем себе не просто на основании такого многозначительного
географического совпадения, а потому, что во время своего долгого (октябрь
1896 - апрель 1898) пребывания в Италии он работал гораздо сосредоточеннее,
чем до этого в Мюнхене. Почти все новеллы, составившие первый сборник,
"Маленький господин Фридеман", были написаны в первые итальянские месяцы. В
Италии были начаты "Будденброки, история гибели одного семейства", история
собственной семьи автора, его собственная история, которую поистине можно
назвать разговором "один на один со своей жизнью, своей судьбой".
Не представляя себе равнодушия молодого Томаса Манна к внешним,
зрительным впечатлениям, не дающим материала для увлекшей его работы, не
представляя себе, сколь чужды были ему в эти годы ожидания и самопознания и
вообще-то не свойственные его натуре туристские радости, нельзя в полной
мере понять и той роли, которую сыграло в становлении его как художника
пребывание в Италии. В новелле "Тонио Крегер" герой говорит своей
приятельнице: "Ах, оставьте меня с вашей Италией... Она мне до того
опостылела... Страна искусства - так ведь? Бархатная голубизна небес, вино,
горячащее кровь, и сладостная чувственность... Все это не по мне! Вся эта
bellezza4 действует мне на нервы". Что здесь устами героя высказывается сам
автор, подтверждается не только прозрачной автобиографичностью этой новеллы.
Генрих Манн вспоминает один эпизод, смысл которого опять-таки дает право
усмотреть в словах Тонио Крегера то же самое, что мы усмотрели в словах
Леверкюна о поисках места для разговора с самим собой - признание автора.
"После жаркого летнего дня, - пишет Генрих Манн, - мы спустились из своего
римского горного городка... на проселочную дорогу. Перед нами и вокруг нас
лежало небо массивного золота. Я сказал: "Византийские иконы грунтованы
золотом. Это, как мы видим, не аллегория, а оптическое явление". Брату не