"Соломон Константинович Апт. Томас Манн " - читать интересную книгу автора

однажды утром без предупреждения, юнец застает у своей любовницы незнакомого
старика и видит на ее тумбочке, у постели, банкноты. Вот, собственно, и вся
история, изображенная в виде рассказа в рассказе. Но изложена она была так
неординарно, с такой поразительной точностью в изображении всех движений
души сначала влюбленного и счастливого, затем недоумевающего и потрясенного
юноши, с такой убедительной достоверностью в скупом изображении быта
студента, только что покинувшего родительский дом, и быта маленькой,
третьеразрядной актрисы, что Лейпцигский журнал "Ди гезельшафт" без
промедления опубликовал эту новеллу, а известный поэт Рихард Демель - он в
ту пору тоже служил в страховом учреждении, - прочитав ее, сразу же послал
автору восторженное письмо и предложил ему печататься в новом
литературно-художественном журнале "Пан".
Только после первого успеха он позволил себе заявить матери о своем
желании стать журналистом. Сенаторше, которая и сама не была чужда музам -
кроме пения и фортепьянной игры, она занималась живописью, - этот успех не
мог не импонировать. Мюнхен, собственно, и привлек ее как культурный центр,
и завсегдатаями ее дома были поэты, художники, актеры - люди искусства. Она
быстро согласилась с сыном, тем более что тот, подготовляя почву для
решающего разговора, заручился поддержкой одного из друзей матери - юриста,
чьим практическим советам она всегда следовала.
Все это - и опубликование рассказа, и получение письма от Демеля, и
уход из страхового банка - произошло за каких-нибудь две-три осенние недели.
Не теряя времени, Томас Манн поступил вольнослушателем в Политехнический
институт и университет. Как и брат Генрих, который продолжал жить отдельно
от семьи и уже побывал во Франции, он получал теперь от матери,
распоряжавшейся процентами с оставшегося от отца капитала, 160-180 марок в
месяц на личные расходы. Он записался на лекции по политической экономии, по
истории культуры и всеобщей истории, по немецкой мифологии, по эстетике и на
лекции о трагедиях Шекспира. Заявление с перечнем этих курсов датировано 4
ноября 1894 года. А 9 ноября он отвечает на письмо Демеля: "К сожалению, у
меня нет ничего готового для печати, но как только появится что-либо
подходящее, я не премину послать Вам это".
И, не щадя себя, принимается за работу. "До чего же трудно, - писал
Томас Манн, - сделать из себя то, для чего ты создан, и подняться до уровня
намерений, связываемых с тобой богом, даже если эти намерения довольно
скромны". Это сказано в тетралогии об Иосифе и по поводу ее героя, который
должен был очень много трудиться в молодости, чтобы доказать себе и миру
состоятельность своего притязания на незаурядную, замечательную судьбу. "Но
он был молод, - говорится дальше, - и полон готовности и решимости подняться
на уровень намерений бога". Это сказано об Иосифе из библейской легенды, но
в то же время, конечно, и о самом себе. В этих словах больше
автобиографической правды, чем в тоне посвященных молодости страниц "Очерка
моей жизни", который мы уже не раз цитировали и будем цитировать. Там о
первом своем мюнхенском годе и о жизни в Италии Томас Манн вспоминает с
иронической улыбкой, останавливаясь не столько на своей работе, сколько на
развлечениях (драматический кружок, кафе, декоративный кардинал в соборе
святого Петра и т. п.), как бы вынося за скобки свой творческий труд и
словно отказывая ему в серьезности, отчего у читателя может сложиться
впечатление, будто первые новеллы писались так, невзначай, среди бесед с
приятелями, за пуншем и домино. Такой тон этих воспоминаний объясняется и