"Лидия Львовна Арабей. Во вторую военную зиму (Повесть) " - читать интересную книгу автора

И все равно - так не хочется их просить! Она, Нина, здесь хозяйка, она
идет в деревню, где родилась, и мать ее родилась в этой деревне, а немцы -
кто их сюда звал? Налетели, как коршуны, все разорили, разрушили. Людей
вешают. Если б кто другой сказал Нине - не поверила б, а то своими глазами
видела, как на Суражском базаре повесили пятерых мужчин. И каждому доску
прицепили на грудь: "Так будет со всеми, кто отважится выступить против
немецкого порядка". А сколько пленных расстреляли! Гнали от выставки к
Товарной станции большую колонну, и через каждые десять шагов - убитый. Нет,
она не может смотреть на немцев как на людей.
Нина прошла еще километр, теперь на столбе была цифра "пять", значит,
на столбах написано правильно, никуда не денешься - надо голосовать.
Проехала крытая брезентом машина, вся разрисованная пятнами - для
маскировки. Но Нина не проголосовала, все еще крепилась, шла, через силу
переставляя ноги, засунув руки в рукава жакета, подняв воротник.
День был ясный, из-за белых, как клубы пара, облаков часто выглядывало
солнце, и тогда снег блестел, слепил глаза, и шоссе блестело, как слюда,
казалось, что машины не едут по нему, а катятся, как санки с горы.
Когда миновала столб с цифрой "шесть", стала оглядываться, не догоняет
ли машина. "В конце концов, - оправдывалась неизвестно перед кем, - пешком
все равно не дойду, и если сейчас не попрошусь, то сегодня в Болотянку не
попаду, придется где-то ночевать".
Теперь, когда решила голосовать, все машины будто сквозь землю
провалились. Сколько ни оглядывалась, машины не было. Она снова шла,
чувствуя, как стынут на морозе щеки, как мерзнут коленки.
Услышав, наконец, рокот мотора, с надеждой оглянулась. Ее догоняла
старая полуторка. Еще издали было слышно, как она дребезжит, да Нина и не
ждала "эмки" - лишь бы машина, лишь бы не идти пешком.
Она подняла руку. Полуторка свернула на обочину, затормозила, Нина
подбежала к ней. Дверца машины открылась, и оттуда высунулась голова немца в
пилотке, повязанной сверху серым шарфом.
- А-а, паненка, - улыбнулся Нине немец. Он что-то стал говорить,
показывая то на дорогу, то на ее ноги в легких туфлях. Нина догадалась, что
немец ей сочувствует: мол, плохая у нее обувь для такой дороги.
- Может, подвезете? - не отвечая на его улыбку, спросила Нина.
Немец еще что-то лопотал, улыбался, но увидев, что Нина не понимает,
спросил не то по-польски, не то по-русски:
- Доконд? Далеко?
- До Валерьянов, - ответила Нина.
- Сендай... Бистро, - указал немец пальцем с грязным ногтем на кузов. -
Бистро, бистро, - подгонял он, хотя Нина и так цепко ухватилась за борт
кузова, а ногой уже стояла на скате машины.
Как только она перешагнула за борт кузова, машина тронулась с места,
Нина упала на дно кузова, а полуторка уже мчалась по шоссе, дребезжа на всю
округу.
Нина подползла к кабине, спряталась за ней от ветра, который здесь, в
кузове, просто насквозь продувал одежду.
Теперь Нина видела, что в полуторке стучат оторванные доски кузова,
лязгают разболтанные крюки, которыми были закрыты борта. И все-таки эта
машина была, как старый добрый друг, с которым встретилась в дороге.
"Наша... Советская", - радовалась она.