"Андрей Арьев. Жизнь Георгия Иванова (Документальное повествование) " - читать интересную книгу авторасодержательный сюжет "Отплытья на о. Цитеру" сводится к контаминации двух
доминирующих мотивов: встреча на "острове Цитеры" "зари пасхальной". С исторической точки зрения нонсенс - Венеру с Христом не повенчаешь. Но ретроспекции Георгия Иванова и не стремятся к историзму, они отражают внешнюю сторону современных ему модернистских чаяний, тех же, например, старших по отношению к нему символистов, среди пантеона греческих богов не оставлявших надежд на обретение обновленного христианского сознания. Тогдашняя критика отозвалась на сборник адекватно его достоинствам: "Небольшой мир, раскрываемый в этой книге, - писал Михаил Лозинский, - только спутник старшей планеты - поэзии Кузмина. <...> Умение по-новому сопоставить и оживить уже привычные образы, способность к скульптурно-красочной передаче зрительных восприятий, все эти качества - верное оружие, на которое можно положиться. Хочется верить, что Георгий Иванов не посвятит его пышной забаве турниров, а найдет в себе решимость поднять его для завоеваний". В "Отплытьи на о. Цитеру" Георгий Иванов страшится обнаружить свою детскость, неопытность, стремится писать стихи как взрослый, потихоньку списывая с чужих полотен. Все-таки в 1911 году он избыточно юн. И все его "шкуры тигровые" вперемежку с "дозорными скелетами", качающимися на мачтах, никак не в состоянии скрыть этого от читателя - при всем прилежном "мастерстве" автора. Поразительно, что даже по этим "стекляшкам", как отозвался о своих ранних стихах сам автор, Гумилев распознал у него "безусловный вкус". Так же, впрочем, как и "какую-то грациозную "глуповатость" в той мере, в какой ее требовал Пушкин". Определение было бы более точным без упоминания имени оскорбив пробудившееся дарование. Особенно сегодня забавно представить автора "Распада атома" в образе мечтательного пастушка, проводящего жизнь в буколических удовольствиях: Я, гимны томные наигрывая, Пасу мечтательно стада. ("Мечтательный пастух") Нежный юноша, по ночам пасущий стада среди "платанами обрамленных" прудов, в которые "луна роняет янтари", выуженные в чужих стихах, увлекся нарочитой северянинской грациозностью, равно как и томной расслабленностью своего кумира - Михаила Кузмина, со всем отроческим безрассудством. И слава богу. Он уловил в этой сладковатой атмосфере какой-то лад, близкую ему по духу мелодию. У отвергнутого позже Городецкого в том числе. Городецкий занял воображение Георгия Иванова раньше других новых поэтов начала века, еще в кадетском корпусе. "Туманное октябрьское утро. На деревьях иней. <...> После постели и утреннего завтрака - чай, булка, ролик масла - в бушлатах на дворе неуютно, и шея невольно уходит под стоячий воротник с пришитой к нему внутри черной тряпочкой, заменяющей галстук. Руки засунуты в карманы, благо офицер-воспитатель где-то далеко <...>. Мы недалеко от правых футбольных ворот. Ходим, пересекая плац, параллельно воротам. Жорж смотрит на меня "маленького" с высоты своего роста - ближе к правому флангу - и снисходительно роняет, картавя и пришептывая, непонятные, но внушающие |
|
|