"Андрей Арьев. Жизнь Георгия Иванова (Документальное повествование) " - читать интересную книгу автора

содержательный сюжет "Отплытья на о. Цитеру" сводится к контаминации двух
доминирующих мотивов: встреча на "острове Цитеры" "зари пасхальной". С
исторической точки зрения нонсенс - Венеру с Христом не повенчаешь. Но
ретроспекции Георгия Иванова и не стремятся к историзму, они отражают
внешнюю сторону современных ему модернистских чаяний, тех же, например,
старших по отношению к нему символистов, среди пантеона греческих богов не
оставлявших надежд на обретение обновленного христианского сознания.
Тогдашняя критика отозвалась на сборник адекватно его достоинствам:
"Небольшой мир, раскрываемый в этой книге, - писал Михаил Лозинский, -
только спутник старшей планеты - поэзии Кузмина. <...> Умение по-новому
сопоставить и оживить уже привычные образы, способность к
скульптурно-красочной передаче зрительных восприятий, все эти качества -
верное оружие, на которое можно положиться. Хочется верить, что Георгий
Иванов не посвятит его пышной забаве турниров, а найдет в себе решимость
поднять его для завоеваний".
В "Отплытьи на о. Цитеру" Георгий Иванов страшится обнаружить свою
детскость, неопытность, стремится писать стихи как взрослый, потихоньку
списывая с чужих полотен. Все-таки в 1911 году он избыточно юн. И все его
"шкуры тигровые" вперемежку с "дозорными скелетами", качающимися на мачтах,
никак не в состоянии скрыть этого от читателя - при всем прилежном
"мастерстве" автора.
Поразительно, что даже по этим "стекляшкам", как отозвался о своих
ранних стихах сам автор, Гумилев распознал у него "безусловный вкус". Так
же, впрочем, как и "какую-то грациозную "глуповатость" в той мере, в какой
ее требовал Пушкин". Определение было бы более точным без упоминания имени
Пушкина, но, видимо, трудно иначе написать о "глуповатости" юноши-поэта, не
оскорбив пробудившееся дарование.
Особенно сегодня забавно представить автора "Распада атома" в образе
мечтательного пастушка, проводящего жизнь в буколических удовольствиях:

Я, гимны томные наигрывая,
Пасу мечтательно стада.

("Мечтательный пастух")
Нежный юноша, по ночам пасущий стада среди "платанами обрамленных"
прудов, в которые "луна роняет янтари", выуженные в чужих стихах, увлекся
нарочитой северянинской грациозностью, равно как и томной расслабленностью
своего кумира - Михаила Кузмина, со всем отроческим безрассудством. И слава
богу. Он уловил в этой сладковатой атмосфере какой-то лад, близкую ему по
духу мелодию. У отвергнутого позже Городецкого в том числе.
Городецкий занял воображение Георгия Иванова раньше других новых поэтов
начала века, еще в кадетском корпусе.
"Туманное октябрьское утро. На деревьях иней. <...> После постели и
утреннего завтрака - чай, булка, ролик масла - в бушлатах на дворе неуютно,
и шея невольно уходит под стоячий воротник с пришитой к нему внутри черной
тряпочкой, заменяющей галстук. Руки засунуты в карманы, благо
офицер-воспитатель где-то далеко <...>. Мы недалеко от правых футбольных
ворот. Ходим, пересекая плац, параллельно воротам. Жорж смотрит на меня
"маленького" с высоты своего роста - ближе к правому флангу - и
снисходительно роняет, картавя и пришептывая, непонятные, но внушающие