"Фернандо Аррабаль. Необычайный крестовый поход влюбленного кастрата, или Как лилия в шипах" - читать интересную книгу автора

не в состоянии доказать бессмертие души. Но, несмотря ни на что, почти все
ложились спать в гетрах, предвидя продолжение, всегда возможное со времен
Матушки Гусыни.
Группа неизлечимых с третьего этажа уведомила меня в письменной форме о
своих тревогах: "Если придет на цыпочках и в подгузниках к нам бессмертие,
где тогда мы сможем смотреть телевизор в час полдника?"


XVII

История жизни Тео, с тех пор как мать нарядила его на конкурс костюмов
лейтенантом армии Юга - ему тогда было три года, - позволит моим
прельстительным, хоть и ученым читателям узнать причины всех его ошибок.
Много лет он был главным и к тому же единственным свидетелем нездоровых
отношений, сложившихся между его отцом и матерью. Параллельно, как два
пальца на одной руке, родители воспитывали его подобно двум непримиримым
сторонам одной медали. Но об этом еще пойдет речь в надлежащих и подлежащих
главах, если только меня не прервут in caudam venenum{8} телефонные звонки:
здесь-то и была зарыта злая собака.

За годы до предания нас остракизму за крепостной стеной мыши свободно,
как перышки на ветру, разгуливали по подвалам всех помещений больницы им.
Гиппократа. Когда меня заключили в Корпус с неизлечимыми, мыши под землей
продолжали свои абразивные хождения, конкретно абстрагируясь от стены,
разделявшей над ними здоровых и неизлечимых, подобно волосам в супе.
Отсутствие этой стены в подвалах позволяло им входить и выходить, а ведь
надо еще учесть, что они карабкались по стенам наверх, на вольный воздух и
пробирались через колючую проволоку без возражений с чьей бы то ни было
стороны, поскольку ни на одну из них электрошок не подействовал с полуслова.
Мышь по имени Гектор живо интересовалась сверх мер и весов моими
захватывающими любовными отношениями с Сесилией, каскадом моим жемчужным.
Она отвечала на все мои вопросы тем более внятно, что они были не выразимы
словами. Она говорила мне, не чуя под собой ног: "Любить куда лучше, чем
ненавидеть по причинам сентиментального порядка". Будучи очень близорукой,
особенно когда смотрела снизу на человека, лежащего в постели, она
спрашивала меня, хороша ли Сесилия собой. А я отвечал ей, что Сесилия,
ветерок мой, насыщенный ароматами, столь же красива, сколь и
обескураживающа, но собственные слова заставляли меня сомневаться в
согласовании причастия.
Гектор смотрела очень косо на мое обыкновение внимательно выслушивать
телефонные и убийственные обвинения полиции. По мнению Гектора, комиссар был
человеком малодушным и произвольно гипотетичным, поэтому она просила меня
подвергнуть его гипнозу, спев арию Шуберта. Ей хотелось, чтобы я оставался
глух к его немым мольбам о сотрудничестве; когда же дело примет
анорексический оборот, она обещала спрятать меня в постели из страусовых
перьев.
Гектор также поведала мне, что неизлечимые есть и среди мышей, а это
означало вопиющую дискриминацию.