"Загубленная весна" - читать интересную книгу автора (Удзяку Акита)

Действие второе

Обстановка почти та же, только двери амбара раскрыты настежь, чуть по-другому цветет камелия, весь снег убран. Над изгородью – персиковое дерево все в цветах, впрочем, не слишком ярких. Утреннее солнце освещает заднюю часть двора.

На ступеньках амбара сидит Фудзиноскэ, справа от него стоит четырнадцатилетняя Кимико. Волосы заплетены в косу; у нее тонкое лицо, красивые глаза. Но по сравнению с Фудзиноскэ она более «земная».

Кимико (разговаривает с Фудзиноскэ, как старшая сестра с младшим братом). Я еще не знаю своих отметок. А ты?

Фудзиноскэ. И я пока не знаю. Да наверняка провалился…

Кимико. Не может быть! Вот я точно не сдала. По географии такие трудные вопросы были. Фудзи-тян, вот ты знаешь, где находится город Веллингтон?

Фудзиноскэ. Веллингтон?

Кимико. Вот где Манила, например, я знаю, ну а…

Фудзиноскэ. Манила – порт на Филиппинских островах, там выращивают табак… А Веллингтон? Где он, в самом деле?

Кимико. И я никак не могла вспомнить. Досадно мне стало, ну так досадно, чуть не заплакала.

Фудзиноскэ. А ведь я что-то слышал про Веллингтон… А сколько вопросов было по географии?

Кимико. Надо было ответить хотя бы на три из пяти. Я на три ответила, а про Веллингтон ничего не смогла написать. Из-за этого, наверное, сильно снизят отметку.

Фудзиноскэ. Выбрала бы другой вопрос.

Кимико. «Другой»… Другие и того хуже: сколько чего производят, да какая у какой страны территория… Откуда мне знать это?

Фудзиноскэ. Ну а мне все станет известно завтра. Ох, скорей бы наступило завтра!

Кимико. Как я тебе завидую!.. Узнаешь и сразу, наверное, уедешь в город.

Фудзиноскэ. Придется… Да нет, наверняка я провалился. А вот ты, Кимико-сан, сдала экзамены успешно.

Кимико. Что ты, что ты! Я точно не прошла… Хотелось бы мне увидеть, как ты в форме с золотыми пуговицами будешь гулять по городу.

Фудзиноскэ (покраснев). Не надену я эту форму.

Кимико. Так нельзя, учителя ругать будут. Наденешь фуражку с новенькой блестящей кокардой и будешь ходить такой важный…

Фудзиноскэ. Не будет этого.

Кимико. Будет, будет! А нашу школу совсем забудешь.

Фудзиноскэ. Все, что ты говоришь, произойдет, только не со мной, а с тобой, Кимико-сан.

Кимико. Я? Забуду? Ни за что! Знаешь, Фудзи-тян, если бы тебе пришлось остаться тут, а мне ехать – я бы не поехала.

Фудзиноскэ. Все это враки. Наденешь красную парадную юбку, будешь гулять по улице, а встретишь меня – и сделаешь вид, будто не знаешь. А что, не так? Гляди, покраснела.

Кимико (протестуя). Нет! Там у тебя появятся другие, хорошие… А меня сразу забудешь.

Фудзиноскэ. Что значит «другие, хорошие»?

Кимико. Ну, хорошие… которые тебе нравятся.

Фудзиноскэ (сконфузившись). Никто мне так уж… не нравится.

Кимико. Да? А на станции, помнишь? Стояла такая, с прической «маргаретт», – кто она?

Фудзиноскэ (серьезно). А, это дядина дочь. Да ну, такая…

Кимико. А как ее зовут?

Фудзиноскэ. Цуюко.

Кимико. Цуюко-сан… Красивое имя.

Фудзиноскэ. Только и хорошего, что имя.

Кимико. Но ведь она тебе нравится?

Фудзиноскэ. Терпеть не могу.

Кимико. Но кто-нибудь же тебе нравится?

Фудзиноскэ. М-мм… Никто мне не нравится.

Кимико. Да?… Ты, Фудзи-тян, значит, весь белый свет не любишь?

Фудзиноскэ. Ну… не совсем так…

Кимико. Значит, все-таки есть такие, кто нравится, и такие, кто не нравится?

Фудзиноскэ. В общем-то да, но… знаешь…

Кимико (с детской непосредственностью). Кто же тебе нравится больше всех?

Фудзиноскэ. Господин директор школы!

Кимико. Да нет, я не о том спрашиваю, не из мужчин…

Фудзиноскэ (не без издевки). Ну, тогда моя мама.

Кимико. Ты хитрец, Фудзи-тян. Оттого ты так и говоришь,

что тебе многие нравятся. Не хочешь – не говори. Только я всем расскажу, какой ты…

Фудзиноскэ. Ну ладно… А может, лучше не надо? Хорошо, так и быть…

Кимико. Скажи, скажи. Цуюко?

Фудзиноскэ. Нет.

Кимико. Дочь директора школы Мино?

Фудзиноскэ. Нет.

Кимико. О-Минэ из винной лавки?

Фудзиноскэ. Нет.

Кимико (после некоторого раздумья). А, поняла! Кажется, угадала. Значит, так: идти прямо, там перед склепом школа, а сбоку дом по… Ну, она?

Фудзиноскэ (с улыбкой). Кто?

Кимико. По… по… по… Ну, понял?

Фудзиноскэ. «По-по-по»… Не знаю, кто это По-по.

Кимико. Почтальонова дочь Кинуко. Ведь так? Ну конечно, она!

Фудзиноскэ. Эту Кинуко я просто ненавижу.

Кимико. Да? Тогда кто же?

Фудзиноскэ. Ну ладно… Ладно, скажу… Только мне как-то неловко.

Кимико. Да чего неловко? Говори, не стесняйся.

Фудзиноскэ (указывая пальцем на Кимико). Та, кто мне нравится, вот здесь.

Кимико (сразу покраснев). Ой!.. Неправда! Неправда, неправда! Ты обманываешь!

Фудзиноскэ. Не обманываю.

Кимико. Ну, тогда шутишь. Шутишь, и все.

Фудзиноскэ. Нет. Я не шучу. А что, Кимико-сан, если это правда, ты обидишься?

Кимико. Нет, не обижусь, но… Но как-то не верится, что ты говоришь правду.

Фудзиноскэ. Слушай, давай я подарю тебе что-нибудь. Что хочешь? Книгу. Или лучше часы, которые купил мне отец.

Кимико (положив руку на плечо Фудзиноскэ). Ничего я не хочу. Фудзи-тян, я тебе в самом деле нравлюсь?

Фудзиноскэ (глядя Кимико в глаза). Да. Больше всех. А что, этого нельзя говорить?

Кимико. Нет, почему же… Фудзи-тян, а сказать тебе, кто мне нравится? Больше всех мне нравится… этот человек. (Указательным пальцем касается его носа.) Ну? Понял?

Фудзиноскэ (смеется). Вот это как раз неправда.

Кимико. Тогда и ты сказал неправду.

Фудзиноскэ. Нет, я правду сказал, а Кимико, кажется, обманывает.

Кимико. Если я обманываю, то и ты обманываешь.

Фудзиноскэ. Я же говорю тебе, что не лгу.

Кимико. И я сказала правду. Мы оба сказали чистую правду. Разве не так?

Фудзиноскэ. Так. Я давно уже люблю тебя.

Кимико. И я… и я… (Хочет взять Фудзиноскэ за руку.)

Фидзиноскэ (быстро отодвигается). Слышишь? Кто-то зовет тебя.

Кимико (огорченно). Кто? Я не слышу.

Оба смотрят в сторону дома Кимико.

Через некоторое время за изгородью появляется служанка.

Служанка. Кимико-сан!

Кимико (живо). Что?

Служанка (бросив презрительный взгляд на Фудзиноскэ).

Вас госпожа зовет.

Кимико. Зачем? Я нужна?

Служанка. Наверно. Во всяком случае, госпожа велела сказать, чтобы вы сейчас же шли домой. И потом… Ваш батюшка будет очень недоволен, если узнает, что вы бываете тут.

Кимико. Почему?

Служанка. «Почему», «почему»… Да потому, что это дом аптекаря.

Кимико. Ну и что?

Служанка. Но ведь… Вам не велят встречаться ни с кем из этого дома.

Кимико. Знаю. Но Фудзиноскэ – мой друг по школе.

Служанка. Так-то оно так, но все нее…

Кимико. Тебе не кажется, что ты болтаешь лишнее?

Служанка. Нет, я ничего такого не говорила.

Кимико. Я занята. Я отдыхаю.

Служанка. Что же мне сказать госпоже?

Кимико (раздраженно). Передай, что я скоро вернусь.

Служанка. Барышня, вы только обязательно вернитесь до прихода господина.

Кимико. Ну хорошо.

Служанка уходит, с нескрываемой ненавистью поглядев на Фудзиноскэ. Он и Кимико некоторое время, огорченные, стоят молча.

Кимико. Фудзи-тян, ты рассердился?

Фудзиноскэ. Почему?

Кимико. Служанка наговорила таких глупостей… Определенно ты рассердился,

Фудзиноскэ. Нет, ничего. Я ведь хорошо знаю, какая между нашими домами вражда.

Кимико. Да… Иногда ты тоже, наверное, ненавидишь меня?

Фудзиноскэ (горячо). Да нет! Нет! Я вообще ни к кому так не отношусь. Я просто не могу ненавидеть.

Кимико. И я ни к кому из ваших ни разу не испытывала ненависти. Как ты думаешь, почему старшие постоянно ругаются? Почему?

Фудзиноскэ. Вот именно. И главное – по пустякам. Вот вчера, например, наши мужики сцепились с вашими служанками, стекла побили.

Кимико. Ага. Меня в это время дома не было. Возвращаюсь – шум стоит! Хорошо, что как раз тогда зашел директор школы, а то такое было бы – страшно подумать!

Фудзиноскэ. Это уж точно… А что думает директор школы по этому поводу?

Кимико (как взрослая). Говорит, звезда плохая.

Фудзиноскэ. «Звезда»? Какая звезда?

Кимико. Я сама толком не поняла… Какая-то звезда, а может, расположение звезд. В общем, по звездам получается, что мой отец и твой отец должны убить друг друга… Не знаю, можно ли в это верить? (Задумавшись.) Покойная бабушка тоже часто говорила про звезды… А ты веришь в звезды?

Фудзиноскэ. Как сказать?… Не верю, конечно, но… Прежде всего, я никогда не задумывался об этом. И потом, много странного на белом свете. Ну а звезды… Вот в китайских книгах написано, что звезды – это души людей.

Кимико (печально). Не знаю, может, это и так… Мы вот, как приехали сюда, ведь жили дружно со всеми соседями. И отец твой заходил к нам, с моим отцом сакэ пил. И ты ведь часто приходил к нам, правда? Тогда, что ли, звезды были благоприятны, а потом постепенно стали меняться к худшему?

Фудзиноскэ. Я думаю, не сами звезды стали плохими, а дело в их расположении. Но, знаешь, не хочется думать об этом. Вот буду дальше учиться, много читать… В книгах обо всем написано.

Кимико. Да… Ты, Фудзи-тян, станешь ученым человеком. И совсем забудешь меня.

Фудзиноскэ. Нет. Не забуду. Никогда не забуду.

Кимико. Правда? Все равно, если будешь без конца читать книги, я стану тебе не нужна.

Фудзиноскэ. Ну что ты, наоборот, будем вместе читать, и это укрепит нашу дружбу. Знаешь, как я мечтаю об этом! С этой мечтой хочу дальше учиться.

Кимико (очень «по-женски»). Бабушка наша о дружных людях говорила: две неразлучные звезды… (Приблизилась к Фудзиноскэ и взяла его за руки.) Какая у тебя гладкая рука… А у меня по сравнению с твоими руки очень большие. Отчего они у тебя такие холодные? Дай потру, погрею. Ой! Тук, тук, тук – будто у тебя там часы тикают…

Фудзиноскэ подавляет вздох. Вообще он похож сейчас на деревянного Будду.

После маленькой паузы между амбаром и колодцем тихо появляется Торговец. На нем легкое кимоно, видимо, с чужого плеча, руки держит по-стариковски за спиной.

Торговец. Прошу прощения за беспокойство. Вы здесь, сынок? А я со вчерашнего вечера так и остался тут, докучаю вам. Эхе-хе… И батюшка ваш изволил обрадоваться нашей встрече, до утра вдвоем пили, беседовали. А у вас в комнате, сынок, всю ночь свет горел – все читали, да?

Фудзиноскэ (подошел к старику). Читал. Значит, вы, дедушка, у нас ночевали? Долго еще гостить будете?

Торговец. Собирался сегодня идти дальше, да отец ваш говорит, чтобы непременно пробыл тут еще пару деньков. Да я и сам подумал: ведь стар уже, вряд ли еще когда-нибудь доведется сюда попасть. Так что побеспокою вас еще два-три дня.

Фудзиноскэ (радостно). Это прекрасно! А сколько вам лет, дедушка?

Торговец. Мне уже, эхе… год скоро будет.[2]

Фудзиноскэ. «Год»… Это значит – шестьдесят первый?

Торговец. Бери больше, сынок, – семьдесят первый.

Фудзиноскэ (изумленно). Да ну?! Я бы ни за что не дал вам больше шестидесяти.

Торговец. Премного благодарен. Такие, как я, те, что жизнь больше в дороге проводят, забывают о возрасте, душой молодыми остаются. Вот так-то. (Взглянув на Кимико.) А это чья барышня будет?

Фудзиноскэ (тоже посмотрел на Кимико). Она из того дома. Ее отец – начальник налогового управления.

Торговец (как будто наконец вспомнил что-то). Неужели? Так-так… Эхе-хе… А когда ваша семья переехала сюда? Не помнишь?

Кимико (несколько испуганно). Мы приехали сюда пять лет назад.

Торговец. Пять лет назад… Так… А родом откуда?

Кимико. Отец из префектуры Сайтама. Но я там не жила никогда. Мы часто переезжали с места на место.

Торговец. Так-так… Переезжали, значит… Служивым людям… эх-эх… часто приходится менять одно место на другое, а как иначе? Иначе продвижения не будет… Хорошая барышня. (Пристально смотрит на Кимико.) Сколько лет?

Кимико. Четырнадцать.

Торговец. Четырнадцать… (Обращается к Фудзиноскэ.) Если бы ваша сестрица, сынок, была жива – сколько бы ей стукнуло?

Фудзиноскэ. Тоже четырнадцать.

Торговец. Так… Четырнадцать… славная была девочка. Иногда плакала, видя меня. Эхе-хе… Никак не могу поверить, что ее нет. А вы, сынок, счастливый, у вас есть хороший друг. Будьте всегда дружными. (Медленно идет влево.)

Фудзиноскэ и Кимико провожают глазами старика.

Торговец (внезапно останавливается). Странное дело! Когда прохожу мимо амбара, мне все слышится детский плач.

Фудзиноскэ (с любопытством). Что? Что вы сказали, дедушка?

Торговец (повернув голову к Фудзиноскэ). Ничего, ничего… Не обращайте внимания. Мало ли что может послышаться старым ушам. Вчера показалось мне, что дитя плачет. Вот и сегодня опять… Наверное, вспомнилось, как матушка ваша тут ребеночка успокаивала.

Фудзиноскэ (еще более заинтересованно). А что, мама перед амбаром нянчилась с сестрицей?

Торговец. Эхе-хе… Вот тут она расстелет, бывало, циновку, возьмет девочку на колени и кормит ее грудью… Вот, вот опять будто ребенок плачет… Эхе-хе… Ну, да это дело стариковское, не надо удивляться… Будьте здоровы, молодые люди. (Уходит.)

Кимико. Что это за странный дед?

Фудзиноскэ. Он снабжает нас лекарствами. Приходил сюда, когда меня еще на этом свете не было; говорит, хорошо помнит мою старшую сестрицу.

Кимико. Да, когда Цунэ-сан была совсем маленькой. И все-таки странно то, что он говорил… Детский плач слышал все время… Может, старик не в своем уме? Определенно он сумасшедший.

Фудзиноскэ. Честно говоря, и мне так кажется. Что за детские голоса? Странно! Слушай, может, его лиса околдовала?

Кимико (заглядывает в амбар). Дед говорил, плач доносится из амбара, но я ничего не слышу.

Фудзиноскэ. И я ничего не слышу.

Кимико. Как там темно… А помнишь, мы заходили туда и еще мышонка поймали, маленького такого…

Фудзиноскэ (снял обувь, поднялся по ступенькам, продолжая смотреть в глубь амбара). Ага, помню.

Кимико. А помнишь, из шкафчика Цунэ-сан мы достали какую-то книгу и твоя мать нас ругала. И Цунэ-сан плакала, и мы ревели. Помнишь?

Фудзиноскэ. Первый раз мать так сильно ругалась. Никак понять не могу, что то была за книга?

Кимико. В самом деле, что за книга? Наверное, детям просто нельзя было ее смотреть.

Фудзиноскэ. Может, то были рецепты лекарств. Я в этих книгах ничего не понимаю. (Не может подавить любопытства.) Я все-таки зайду, посмотрю. (Открывает вторую дверь, из металлической сетки.)

В амбаре темно. Окно напротив двери – багровое от заходящего солнца.

Кимико. Ой, солнце светит прямо в окно! Как будто в храм входишь, да? А запах какой чудесный!

Фудзиноскэ. Это камфора. И еще мускусом пахнет.

Кимико. Ой, а что это с потолка свисает? Как бахрома.

Фудзиноскэ. Это опиумный мак.

Кимико. Мак? Для чего?

Фудзиноскэ. Не знаю. Стой, Кимико, не шевелись!

Кимико (смотрит туда же, куда и Фудзиноскэ). Что?!

Фудзиноскэ. Стой тихо!

Кимико. Что там?

Фудзиноскэ. Там, над тем огромным чаном с соляным раствором – воробышек… крылышками хлопает… Сейчас поймаю его. Ой, он чирикает.

Кимико. Лучше не надо, а то упадешь в чан. И вообще, никакого воробья там нет. Фудзи-тян, перестань!

Фудзиноскэ (заходит в глубь амбара). Здесь их много. Сейчас… сейчас поймаю воробышка…

Кимико (следует за ним, как лунатик). Перестань. Ну перестань!

Обоих не видно.

Сцена пуста. Опадают цветы камелии – это происходит почти незаметно, без драматической аффектации. Голос Кимико: «А, а, а!! Фудзи-тян! На помощь! Фудзи-тян!.. Упал! Фудзиноскэ упал в чан!» На мгновение она появляется в дверях амбара, потом опять убегает внутрь. В это время внезапно раздается грохот – словно рассыпалась груда каких-то предметов. Затем слышно, как упало что-то мягкое и тяжелое. Голос Кимико: «А!А!А!..»

Для того чтобы показать, как небрежно и равнодушно устроен мир, сцена на несколько минут должна оставаться пустой.

Заходящее солнце освещает две пары гэта, никого нет.

Очень тихо.

1913