"Елена Арсеньева. Шальная графиня" - читать интересную книгу автора

самой страсти появился едва уловимый оттенок мстительности.

3. Ведьмина дочь

К шайке Гришки-атамана приблудились двое беглых строиловских
крепостных: Данила-волочес и Федор Климов (не ошибался-таки следователь!).
Елизавета, которая не находила ни малейшей радости во владении живыми людьми
как собственностью, не замедлила подписать обоим вольные. После этого Климов
выпросился из воровской ватаги (рисковое ремесло, в отличие от Данилы,
нимало не влекло его, да и смерть Марьяшки сильно поразила душу, вселив в
нее глухое, неизбывное отчаяние) и пристроился на освободившееся место
сторожа на городском кладбище. Место сие, считавшееся почтенным и вполне
хлебным, пустовало, и желающих занять его не находилось довольно долго, ибо
трое предшественников Климова один за другим померли насильственной смертью,
а с ними и молодой дьячок из кладбищенской часовенки, после чего она
опустела.
Уж на что Елизавета вела жизнь уединенную и замкнутую, но до нее
доходили слухи об этих убийствах, случавшихся четыре года подряд непременно
перед Пасхою. Тела жертв впоследствии были найдены заброшенными на свалку
или спрятанными в лесу, или просто в придорожной канаве. Они поражали
сходством способа умерщвления. Все оказались истыканы, исколоты, словно бы
для того, чтобы скорее истекли кровью. Однако впоследствии, очевидно уже
после смерти, обмыты; так что ни на белье, ни на одежде, ни на самих телах
крови не было. Изумляло, чем эти несчастные могли подать повод к такому
злодейству? Без цели сие не могло быть сделано никем и никогда, а между тем
повторялось из года в год. Обычный душегубец удовольствовался бы одним
убийством; этим словно бы руководила некая важная, таинственная сила...
Самое страшное, что все происходило именно под Пасху, уподобляя в сознании
народном этих мучеников - мученику-Христу.
Очередное убийство свершилось незадолго до того, как Федор Климов
заступил на свое место. Был он парень неробкого десятка, потому на все
предостережения отвечал, что до следующей Пасхи у него время наверняка есть,
а уж потом - как бог рассудит.
Елизавета была невеликая охотница до кладбищ, однако же нашла время
проведать своего бывшего крепостного. Скука томила ее, и что угодно годилось
ее рассеять.
Нечего и говорить, скромному нижегородскому кладбищу было далеко хотя
бы до того католического, кое видела Елизавета в Италии, с его четким
ранжиром могил и пышными надгробиями. Здесь все было проще: оплывшие могилы,
почернелые кресты, обветшалые оградки... Проще, но и милее русскому сердцу.
Горло ее вдруг перехватило. Эти серые кресты, робкая поросль на
холмиках, ветла, подернутая бледно-зеленой живой дымкою, теплый ветерок -
словно легкое дуновение печали. Неутолимой, но сделавшейся уже привычной и
даже потребной для просветления души...
То здесь, то там взгляд отмечал следы неустанной заботы: аккуратные
кучки сухих будыльев, над коими курился синий дымок, подправленные холмики,
свежезасыпанные песком лужи. Это уже были труды Федора. Вскоре Елизавета
увидела и его самого. Он стоял, опершись на лопату, с живейшим вниманием
глядя на высокую березу, в развесистой кроне которой была укреплена новая,
еще белая скворешня.