"Иван Арсентьевич Арсентьев. Короткая ночь долгой войны" - читать интересную книгу автора

помогли. В результате - ЧП, тяжелая авария. Один самолет поврежден, другой -
в утиль.
Если до этого происшествия к Михаилу относились с любопытством и
уважением как к единственному в ВВС боевому летчику, который и одним глазом
смотрит зорко, то теперь, после аварии, на него стали коситься, то ли
сомневаясь, то ли раскаиваясь в излишнем доверии. А некоторые, как заметил
Михаил, даже обрадовались его несчастью. Дескать, вот до чего доводят
снисходительность и мягко-телость! Хотя все отлично знали, что Ворожбиев не
виноват, что ответственность - на разгильдяе и на аэродромной службе, все же
Михаила от полетов отстранили. Так, на всякий случай. Если поднимут шум
наверху, будет оправдание: мол, меры приняты...
Как раз в те дни я вернулся в полк из госпиталя - после тяжелого
ранения. Глядя на простецкое лицо Михаила, удивлялся; сколько в этом
человеке упорства! Сколько нужно сил, чтобы столь твердо сносить
незаслуженные нападки! Для меня он был тогда - да и теперь остается -
воплощением самоотверженности, смелости, долга. Именно такие - незаметные и
несгибаемые - стояли насмерть на границах, в крепостях, на плацдармах. Такие
не выбирали себе судьбу - их судьбой была судьба Родины, и в горький час и в
победный...
"Hаверху", как и следовало ожидать, аварию вниманием не обошли. "Это
что еще за самодеятельность? - прикрикнули на комдива. - Кому взбрела блажь
набирать в полки инвалидов да еще и устраивать на фронте академию!
Прекратить! Каждому свое: учебным заведениям - учить, боевым частям -
воевать!"
Что и говорить, война диктует жесткий выбор. Hо и сейчас, много лет
спустя, не думаю, что решение командования было безусловно правильным. Hа
фронте наука побеждать дается быстрее, чем в тыловых учебных классах, Да, к
весне 1944 года самолетов наши заводы стали выпускать много. Hо выпуск
летчиков на конвейер поставить гораздо труднее. Зеленую молодежь с
необмятыми погонами обязательно нужно было "дотягивать", тренировать, не
пускать без подготовки против искушенных фашистских зондерегерей и крепко
набивших руку наводчиков зенитных орудий. Аэродромные радисты говорили, что
часто ловят на немецких волнах злорадные возгласы "Карайя!" - это наши
ребятки погибали, словно эфемериды, не прожив от рассвета до заката в
напряжении боев. Прожорливый зверь - война...
Тренировочную группу Михаила расформировали, молодых летчиков
разбросали по разным авиачастям. Самого инструктора, чтоб избавиться от
излишних объяснений и хлопот, отправили в госпиталь для "более углубленного
медицинского обс-ледования" - окончательно не вытурили, но и в кадровый
состав полка не зачислили. Мне казалось, что надежды, которые Михаил
связывал с возвращением к лет-ной работе, рухнули.
Пока он был в госпитале, наш полк колотил немцев под Севастополем.
Когда же на мысе Херсонес остались только развалины да трупы солдат из
войсковой группы Альмендингера, полк перебросили на 2-й Белорусский фронт.
Для участия в прорыве фашистской обороны на речке Проне.
Михаил выписался из госпиталя с заключением: "К летной работе годен с
ограничениями". Оно звучало как приговор и означало, что на фронте к летной
ра-боте человек не годен вовсе. Да и в тылу с каждым днем таких, как он,
накапливалось все больше.
Hо Михаил знал, что может летать. И недоумевал, почему не видят этого