"Иван Арсентьевич Арсентьев. Короткая ночь долгой войны" - читать интересную книгу автора

вот, пожуйте пока...
Кусок кукурузной лепешки был чуть больше спичечной коробки. Хоть
целиком проглоти. Hо Михаил знал: после долгой голодухи - нельзя. Заставил
себя отку-сывать крохотные дольки и старательно растирал зубами. Мучительно,
но нужно терпеть. Упорно терпеть. И долго.
Полевой госпиталь размещался в кошаре.
- Браток... Браток... - услышал Михаил чей-то слабый голос, но не
оглянул-ся, зная наперед: будет просить закурить или просто болтать начнет,
а у него табака нет, в разговаривать совершенно не хочется,
- Эй, летчик! - раздалось из темного угла.
Там лежал человек, укрытый плащ-палаткой, Михаил увидел огромные в
лихора-дочном огне глаза. - Летчик, браток, в живот мне... Ох, мука какая...
Помоги, сделай доброе дело...
- Чем же я помогу тебе, дорогой товарищ?
Тот лишь посмотрел умоляюще, и Михаил понял, о чем он просит... Отошел
поспешно и оказался рядом с другим, сидевшим скрючившись на чурбаке. Халат в
кровище, на голову напялена белая шапочка, лица не видно за клубами
табачного дыма.
- Погоди, браток, немного... - раздалось глухо из дыма.
Приглядевшись, Михаил понял: это врач. Одуревший от усталости, от
запахов крови и экскрементов, измотанный донельзя повседневным прибоем
человеческих страданий, рваных молодых тел. Докурив папиросу, врач тяжело
встал. Лицо се-рое, глаз за очками не видно. Спросил хрипло:
- Потерпите, пока я, извиняюсь, схожу?..
Михаил махнул рукой.
- Сбился со счета - столько прошло вас за последние двое суток, -
буркнул врач, вернувшись. - Андрей Митрич!
Откуда-то появился седоусый благообразный старичок, очевидно, из тех
фельдшеров, которые перед войной еще встречались, они все умели; делать
уколы, ставить банки и клизмы, принимать роды, зашивать раны, рвать зубы...
- Андрей Митрич... инструмент... противостолбнячку...
Старичок, похлопотав возле ящика, принес требуемое. Операция оказалась
короткой и не очень болезненной. Или Михаил притерпелся за неделю? Вытащив
из-под глаза осколок величиной с ноготь и еще один, поменьше, из переносицы,
врач, моя руки, сказал;
- Это сразу надо было сделать, а теперь... Впрочем, может, и обойдется.
Живите, летайте... - И через плечо погромче: - Андрей Митрич, следующего!
Положили на солому, покрытую брезентом. Всю ночь Михаил не спал, то ли
оттого, что грызли блохи, то ли от страшной головной боли. Утром лазарет
стали разгружать, увезли и Михаила.
Hачальник эвакогоспиталя первым делом потребовал сдать оружие.
- А это зачем? Пистолет числится за мной.
- Госпиталь тоже армейский. Приказ номер... опасность...
самоубийство... Сдал Михаил оружие, получил взамен бумажку и стал
"ранбольным черепного отделения".
Орджоникидзе, Дербент, Махачкала... Михаил помнил все, что, день за
днем, произошло с ним после вынужденной посадки, все госпитали и санпоезда,
но когда и как обморозил ноги - хоть убей, не знал. А все хромовые сапожки.
Hе по горам в них таскаться... Из-за раны, больных ног да забарахливших
почек (застудил, сказали) почти два месяца провалялся в эвакогоспиталях,