"Яков Арсенов. Избранные ходы (роман) [H]" - читать интересную книгу автора

себя, Артамонов. - Она даже несколько осунулась в последнее время.
Ошибается тот, кто думает, что точить лясы - это удел женщин. Мужчины
и здесь далеко обошли слабый пол, но, чтобы окончательно запутать мир,
пустили утку, что женщины - сплетницы.

Бал, как и обещал Татьяне Гриншпон, состоялся в спортивном зале. 535-я
комната пришла на праздник с некоторым опозданием, но в полном составе.
Публика толпилась у стен и танцевала прямо там, где заставала музыка.
В углу, на эстраде, сооруженной из спортивных скамеек в несколько
ярусов, громыхали "Спазмы". 76-Т3 с гордостью следила за игрой ансамбля,
ведь в нем, считай, половина была своих. Через колонки, подвешенные к
баскетбольным щитам, струились звуки. В них угадывался голос Марины.
- Она может стать второй Пугачевой, - сказал Климцов.
- Лучше бы стала первой Коротиной, - выказал нелюбовь к торным
дорогам Забелин. По заказу деканата он готовил стенд "Учимся. Работаем.
Отдыхаем". Ползая вокруг эстрады, он пытался увековечить наиболее
характерные жесты "Спазмов", но всякий раз ему в кадр попадался прикорнувший
у барабанов Нынкин. Пунтус оставил его, променяв на угловатую победительницу
олимпиады. Забелин долго портил пленку, наконец подошел к спящему Нынкину и
сказал:
- Послушай, Сань, пересядь куда-нибудь в тень, а то ты мне всю малину
портишь! Куда ни сунусь, все ты да ты.
Нынкин был невздорным и перебрался к брусьям, где после танца его с
трудом отыскал Пунтус.
- Ты что, лунатиком стал? С открытыми глазами спишь! - поправил он
под головой друга гимнастический мат. - Меня сегодня не жди - дела. Ну
давай, я полетел.
Рудик смотрел на бледные ноги танцующих и с грустью вспоминал загорелую
Машу.
Татьяне везло. Мучкин пригласил ее три раза подряд. По просьбе
Решетнева. "Тебе все равно, а ей приятно", - сказал ему Решетнев перед
балом. Татьяна возомнила себя звездой осеннего мероприятия.
Решетнев не сводил глаз с девушки, стоявшей в одиночестве у шведской
стенки, и все не решался пригласить ее на танец. Словно чего-то боялся.
"Если мне открыть забрало, - думал он, вспомнив слова Рудика, - то от
такой открытости партнер может упасть в обморок". Из-за испещренного прыщами
лица Решетнев относился к себе излишне критично.
Воздух настолько наэлектризовался стараниями "Спазмов", что у Решетнева
возникала дрожь, но желание пригласить наполнялось решимостью, когда девушку
уже кто-то занимал. Она была явно не первокурсницей, и, похоже, именно это
тормозило Решетнева.
Несколько раз он направлялся к ней - но как будто что-то не
срабатывало, и он приглашал первую попавшуюся. Танцевал с другой и таращил
глаза в сторону шведской стенки: как там одинокая, с кленовым листочком в
руке? В этот момент Решетневу вспоминались географические карты крупного
масштаба. Отдельно стоящее дерево, обозначаемое очень правдоподобным
грустным значком.
Он откладывал, откладывал - успею, мол, еще пригласить, успею, но не
успел. "Спазмы" доиграли последние ноты, и бал стал вываливаться на
Студенческий бульвар.