"Лев Аскеров. Человек с того света" - читать интересную книгу автора

Шах с ленивой небрежностью приподнимает руку. Хаджи Исмаил умолкает.
- Мы решили так, логман, - шах делает паузу. - Учитывая наше доброе
отношение к тебе, твои заслуги перед нами, мы, дабы не возбуждать
недовольства духовенства и правоверных, решили направить тебя на некоторое
время к нашему двоюродному брату - шекинскому хану Джумшуду...
На этом аудиенция закончилась.

...Джумшуд хан относился к нему с подчеркнутой неприязнью. Старался при
всяком удобном случае уязвить и унизить. Но от этого не уменьшался поток
больных к логману. Наслышанные о его чудодейственном врачевании, люди шли
отовсюду. Лечил он и шекинскую знать, чутко державшую нос по ветру. Как и их
хозяин, они не выказывали ему особого расположения, хотя почти все, как
впрочем и сам хан, обязаны были ему своим здоровьем и здоровьем своих
близких.
Неуютно чувствовал себя в Шеки Хаджи Исмаил. Его донимали нехорошие
предчувствия. Изводили до тошноты. Анализируя свое состояние, логман относил
его к тому общеизвестному чувству, которое рождается вместе с человеком и
которое так или иначе снедает каждого из живущих неземной тоской. Терзает
вопросом: кто я, откуда и куда денусь?.. И что такое вообще жизнь?..
Вся жизнь, думал он, состоит из смутного ожидания Чего-то. Чего-то, что
он в глубине души знал, но как ни старался добраться до него пытливой мыслью
своею - не мог. Он карабкался к нему, надрывая сердце. В кровь раздирая
себя, втискиваясь в лаз бездонного колодца души своей, так схожей с
таинственным и непостижимым мирозданием... Порой казалось, еще одно усилие и
коснется он рукой того заветного, и вспыхнет в нем озарение. И снова -
ничего, пусто. По-прежнему непроницаемая, по-жуткому тоскливая и властно
манящая к себе мгла...
"Как тускло светит разум в потемках души человеческой", - сетовал
логман и в изнеможении, исторгая глубокий, мучительный стон, взывал: "О,
Аллах! Озари раба твоего! Вразуми!.."

...С чувством чего-то непреложного и рокового, противного всему его
существу, отходил он ко сну. И сейчас, холодящие персты этого Таинственного
и потому страшного, пробегали по сердцу. Логмана пробирал озноб. Нет, то
была не лихорадка болезненной немочи. Он бы ее распознал. Дрожь шла изнутри.
И горячие руки Медины, обхватившие его, не согревали Хаджи Исмаила. Он
зарылся лицом в ее волосы. Боже, как пахли они горным снегом!
- Успокойся, Медина, - ласково сказал он. - Все в порядке. Тебе что-то
приснилось.
- Не пущу, - упрямо, не слушая его, повторила она.
- Меня никто и никуда не забирает, - деревянно засмеялся он.
И тут тишину ночи раздробил топот конских копыт, гиканье, свист,
ругань. "Как в детстве", - подумалось Исмаилу...
Ворота его дома сотряслись от обрушившихся на них ударов.
В спальню вбежала перепуганная Фатма.
- Хозяин! У ворот ханский юзбаши![6] Требует, чтобы ты вышел.
- Передай - сейчас выйду.
- Не пущу! - виснет на нем жена.
Он снова вдохнул снежного запаха ее волос и мягко сказал:
- Мы все ходим под Аллахом, дорогая. Все будет хорошо. Нас никто и