"Убийственная тень" - читать интересную книгу автора (Фалетти Джорджо)Глава 23– Ты почему мне не сказала? Эйприл убрала голову с его плеча и повернулась на бок, стараясь не слишком отдаляться от его теплого тела и чувствовать твердую выпуклость груди и силу ног, переплетенных с ее ногами. Она смотрела на него молча, вытянувшись рядом на постели и уже вернувшись в этот мир. Когда он поцеловал ее в гостиной, на Эйприл вдруг накатил такой шквал страсти, что слезы вмиг превратились в острые коготки, а рот стал разверстой раной. Они сплелись в объятии, и одежда сама собой упала на пол, как будто для того и была пошита. Джим ощутил под пальцами знакомую гладкость кожи, никогда еще не приводившую его в такой восторг. А впрочем, она женщина, он мужчина. История стара как мир. Для древней борьбы тел, именуемой сексом, до сих пор не придумали иного названия. Даже странно, что она повторяется с завидной регулярностью и никому до сих пор не наскучила. Джим смутно чувствовал перемены в этой женщине, но разбираться в них было неохота. Ему хотелось лишь продлить свои ощущения как можно дольше. А разобраться надо. Пусть даже это чревато новой болью. Он повторил вопрос, думая, что она не расслышала: – Почему не сказала? – О чем? – О Сеймуре. Шелковистая кожа отстранилась, уступив место грубой и занозистой реальности. Эйприл потянулась за одеждой, в лихорадочной спешке сброшенной на пол. Джим почувствовал, как напряглись мышцы ее загорелой спины, хотел погладить, но не успел. Голова Эйприл в одушевленном колыханье волос уже вынырнула из ворота блузки. Джим с сожалением наблюдал, как скрывается под ней упругая грудь. – Что бы это изменило? Он не ответил. Для такого ответа нужны годы, а они уже пролетели. – Ты мечтал только о том, чтобы уехать. Глупая история с Суон тут совершенно ни при чем. Дело было не в ней, а в тебе. Я бы, наверное, могла отсрочить твое бегство, и в итоге несчастными оказались бы и ты, и я, и Сеймур. – Как ты жила все это время? Эйприл села на постели и стала натягивать брюки. – Когда поняла, что беременна, уехала к сестре в Финикс. Поступила на факультет журналистики и усердно училась до рождения ребенка. Потом устроилась в «Аризона дейли сан», где проработала года два. Как только представился случай, перешла в «Крониклс» и вернулась во Флагстафф. – А родителям что сказала? – Правду. Что полюбила человека, который недостоин жить, но это не значит, что мой ребенок заслуживает смерти. Как ни странно, они меня поняли. – А Сеймуру? – Ему сказала, что у него нет отца, что иногда так бывает. Надеюсь, со временем и он поймет. – А всем остальным? Джим сразу раскаялся, что задал этот вопрос. Эйприл передернула плечами. – Ничего. Это моя жизнь и никого больше не касается. Хотя они-то уж точно не поймут. Сила этой женщины потрясла Джима больше, чем удар самого могучего мужского кулака. Странно, что когда-то она могла счесть его достойным себя. Он отодвинул эту тему в сторону, понимая, что, на какую точку ни нажми, она, так или иначе, окажется болевой. – А Сеймур? Какой он? – Похож на тебя. Ему всего девять лет, а ума и обаяния у него столько же, сколько наверняка было у тебя в этом возрасте. Чего я только не делаю, чтобы он употребил их со смыслом. Даже молюсь. Джим сел на постели, опустив голову. Эйприл вытянулась во весь рост возле кровати, избавляясь от своих призраков. Иной раз довольно разогнать половину, чтобы они все исчезли. – Ты сам хотел услышать правду. А она не всегда бывает удобной. Джим посмотрел на нее, не зная, что сказать. Потом все-таки сказал то, что чувствовал: – Я хочу с ним познакомиться. Эйприл обошла кровать и села на краешек с его стороны. Взяла его лицо в ладони и нежно поцеловала. – Нет, Три Человека. – Но я… Она приложила пальцы к его губам. За то, чтобы стать достойным этой женщины, мужчина не пожалеет жизни. Но три человека в одном оказались недостойны ее. Эйприл встала и посмотрела на него сверху вниз, как и следовало. На лице ее были написаны нежность и сожаление. – Это не игра, Джим. Это жизнь. А в жизни на тебя полагаться нельзя. Я не позволю тебе снова все испортить. Она уселась в кресло сбоку от кровати, один за другим подняла с полу свои сапоги и натянула их резким, прощальным движением. В дверь позвонили. Джим невольно глянул на часы. Десять. Приехал Чарли, возвратив ему ощущение времени. В доме оно летело, а снаружи тянулось слишком медленно. Джим встал с кровати и начал одеваться. – Это Чарли. Я пригласил его к десяти и совсем забыл об этом. Он словно оправдывался, сознавая, что оправдания ей ни к чему. – Ничего страшного. У тебя гость, а мне уже пора. Джим понял смысл фразы не по значению слов, а по ее тону. У тебя своя жизнь, у меня – своя. Они могут пересечься, но слиться – никогда. Эйприл встала и принялась искать глазами свой пиджак. Он остановил ее уже у двери: – Эйприл… – Да. – Сейчас я не могу. Но клянусь, как только смогу, ты получишь свой сюжет. Она улыбнулась ему убийственной улыбкой. – Я уже получила. Несмотря ни на что, это был лучший сюжет на свете. Она вышла, и он почувствовал себя невыносимо дряхлым и одиноким. Из гостиной послышался щелчок отпираемой двери, потом донеслись голоса, и за новым щелчком последовало молчание. Джим вышел в гостиную, надевая на ходу свитер. Перед ним стоял Чарльз Филин Бигай. – Привет, Чарли. Спасибо, что приехал. Сейчас, я только надену ботинки. Старик без слов кивнул, а Джим вернулся в спальню искать ботинки и уже оттуда услышал его голос: – У нее много силы и много музыки в душе. Как у Женщины Радуги. Счастлив тот, кто вводит ее в свой дом. В племени навахов живет древняя легенда о Женщине Радуге как о символе женского совершенства. Джим подумал, что такая женщина не может войти в дом такого бесцветного существа, как он. – С этим не поспоришь. Выйдя, он подставился оценивающему взгляду Чарли, но не сказал, что никогда не сможет стать тем счастливцем. Чарли это понял и тоже ничего не сказал. Немой Джо только теперь появился из кухни, как будто чувствовал, что в этом доме вершилось непостижимое для него таинство. А может, просто счел ниже своего достоинства участвовать в людских делах. Джим откровенно развлекался, наблюдая за этим псом. Кажется, он единственное существо на свете, способное привести его в хорошее расположение духа. – Останешься дома, приятель. Мне опять надо уехать. Когда вернусь, пойдем с тобой гулять пешком до самой Колорадо. Немой Джо, должно быть, воспринял это обещание как угрозу, а не как награду. Он удалился обратно в кухню с той же поспешностью, с какой заядлый болельщик садится перед телевизором, заранее зная результат матча. Джим взял со стула джинсовую куртку и двинулся к выходу. За ним по пятам шел Чарли. Джим нарочно оставил на кухне свет – не столько для Немого Джо, сколько для себя. Это, конечно, иллюзия, и все же, возвращаясь, приятно сознавать, что дома тебя кто-то ждет. Они сели в пикап, и Джим включил зажигание. Чарли не спрашивал, куда они едут. Раз Джим сказал, надо куда-то ехать, значит, есть причина. А куда ехать и что за причина – он и так узнает по прибытии. Джиму была известна его философия, и тем не менее он счел своим долгом предупредить старика о возможных неприятных последствиях для обоих. – Чарли кивнул с отсутствующим видом. – Но, чтоб добыть их, нам, возможно, придется пойти против закона. Чарли не надо было объяснять, что бывают законы справедливые и несправедливые, что человек часто допускает злоупотребления и нарушает слово, что одни должны идти по жизни, удел других – оставаться в неподвижности. Поэтому закон, возбраняющий человеку обладать немногими истинными ценностями, он не мог считать справедливым законом. Он указал рукой на дорогу и вымолвил одно слово: – Поезжай. В потоке машин они выехали из городской иллюминации на ставшее уже пустынным в этот час Восемьдесят девятое шоссе. Народ разбрелся по домам и ресторанам. Водители грузовиков наконец позволили себе запить свежим пивом начос и чили. На улицах остались лишь неугомонные души, которые рыщут во тьме, припозднившиеся души, бегущие от них, и проклятые души, что прерывают дыхание людей и заставляют собак отчаянно выть. Чарли вдруг нарушил молчание: – Не упускай из виду свою тень, Три Человека. Голос его звучал так тихо, что Джим едва разобрал слова, не говоря уже о смысле. – Ты о чем это, Чарли пояснил, глядя на дорогу прямо перед собой: – У каждого человека есть брат, в точности на него похожий. Он глух, и нем, и слеп, но все слышит, видит и говорит, как первый. Он является днем и пропадает ночью, когда тьма загоняет его под землю, где у него дом. Но стоит зажечь огонь – и он снова пляшет в отблесках, покорный всему, чего не может ослушаться. Стелется по земле, если прикажет луна, встает на ноги вдоль стены, повинуясь солнцу. Но на собственных ногах ему никуда не уйти. Старик повернул голову, и глаза его показались Джиму черными пятнами в полумраке. – Этот брат – твоя тень. Он следует за тобой с рожденья. А когда жизнь покинет тебя, он тоже ее потеряет, хотя никогда и не жил. После короткой паузы он озадачил Джима, высказав его собственную мысль: – Старайся быть собой, а не своей тенью, не то уйдешь, так и не узнав, что жил. Джим растерянно молчал. Такой длинной речи он от Чарли еще не слышал. Интересно, о чем они так долго беседовали с дедом, когда оставались одни, сколько всего изведали, когда жизнь еще не была отравлена выхлопными газами, мобильными телефонами, экранами компьютеров, сколько совершили полетов, не нуждаясь в крылатых машинах, сколько сокровищ нажили, не думая о деньгах. И сколько боли испытали за него. Не потому, что он ранил их сердце, а потому, что нанес тяжкую обиду себе. Он так ничего и не смог выдавить из себя. Только оторвал одну руку от руля, положил ее на плечо старика и, сам не зная почему, понял, что все сделал правильно. Чуть не доезжая поворота к дому Калеба, Джим съехал налево, на обочину, и заглушил мотор. Из бардачка он достал фонарь, а из ящика для инструментов небольшой ломик. Потом запер машину, и они с Чарли двинулись по дороге, прячась под сенью деревьев. Не исключено, хотя и маловероятно, что полиция выставила у дома охрану. Все-таки в «Дубах» произошло два убийства, но уже после первого все постройки, находящиеся в этом квадрате, основательно обследовали. А после второго – и подавно. В таком месте спрятаться особо негде, так что охрана вроде бы и ни к чему. Но для пущего спокойствия лучше удостовериться, чем нырять ласточкой в пучину бед. На подходе к дому Калеба они срезали путь, пройдя сотню метров по утоптанной земле. Деревья по-прежнему укрывали их ветвями, и невозможно было разглядеть, не сочится ли из окон свет и нет ли вокруг него признаков чьего-либо присутствия. При тусклом свете луны можно было с трудом разглядеть дорогу под ногами, но все вокруг было погружено в кромешную тьму. Подойдя почти вплотную к дому, они убедились, что он темен. Ежась под джинсовой курткой, Джим радовался, что Чарли поехал с ним. Памятуя о страшной кончине двух человек в этом месте, он едва ли решился бы вернуться сюда один. Миновав дом, они прокрались по двору к лаборатории. Оба старались ступать как можно мягче, чтобы не скрипел гравий под ногами. Когда гравийное покрытие кончилось, перейдя в неухоженную лужайку, шаги их сделались совсем бесшумными. Перед дверью в лабораторию Джим был вынужден на секунду зажечь фонарь. Они с Чарли, как могли, прикрыли его телами, чтобы отблески не просочились наружу. Одного мгновения было достаточно, чтобы убедиться: дверь, которую Джим высадил машиной, укреплена весьма приблизительно. Полиция, видимо, решила, что ее пломбы и сам факт двух преступлений в этом месте удержат злоумышленников от дальнейших посягательств. Оборудование Калеба, конечно, может притягивать многих, но ведь его на легковушке не вывезешь, а появление грузовика едва ли останется незамеченным. Джим определил точку наименьшего сопротивления и вставил в прорезь ломик. Легкий треск раскатился в окружающей тишине грохотом выстрела. Но с одного раза Джиму удалось взломать запор и открыть дверь настолько, чтобы туда мог протиснуться человек. Перешагнув желтые с черными надписями ленты полицейского ограждения, они проникли в лабораторию. Тут Джиму вновь пришлось включить фонарик для ориентации. Он прикрыл его рукой, преграждая дорогу потоку света. В полутьме установленные Калебом аппараты и провода приобретали зловещие очертания, казались антуражем одной из фантастических лабораторий в фильмах Эда Вуда.[16] Люк в подвал обнаружился, как и запомнил Джим, слева от входа. Они приблизились к деревянной крышке и вместе подняли ее. Джим посветил фонариком и увидел деревянные ступеньки, которые вели в помещение без окон, уставленное стеллажами. Джим сделал Чарли знак спускаться и посветил ему фонариком, затем спустился сам, встал возле стеллажа слева и только начал его обследовать, как… – Руки за голову! Резких движений не делать. Выходите, иначе я стреляю. В глаза им ударил слепящий свет. Джим инстинктивно заслонился рукой, но спустя миг луч ушел куда-то вниз. – Господи Исусе, Джим, что ты тут забыл? У Джима перед глазами все еще плясали искры, но в отблесках от мощного фонаря, теперь направленного в землю, он узнал лицо Роберта Бодизена и с облегчением увидел, как туда же опустилось дуло пистолета. Слава тебе господи! – Привет, Боб. Спускайся. Я отойду малость и все тебе объясню. Роберт погасил свой «прожектор», и единственным источником света в подвале остался фонарик Джима. Сперва в его луче показались ноги, потом из мрака вынырнула голова детектива. Поймав угрюмый взгляд, Джим подумал, что на радушие он едва ли вправе рассчитывать. Роберт огляделся и нашел на стене выключатель. – Думаю, уже можно включить нормальный свет. Голая лампочка под потолком осветила тесное пространство и разнообразные инструменты, в образцовом порядке разложенные на стеллажах. – Ну что, я жду объяснений. – Дед отдал кое-какие вещи на хранение Калебу. Дом и лаборатория со всем содержимым теперь принадлежат Коэну Уэллсу. У меня нет никаких доказательств, что эти вещи мои. Но они принадлежали деду, и я решил их забрать, чего бы это ни стоило и какова бы ни была их ценность. – Джим кивнул на левый стеллаж. – Если не ошибаюсь, за ним есть потайное отделение, которое Калеб называл семейным сейфом. Там должна быть спрятана коллекция кукол Катчина, а может, и еще что-то – все дедовы вещи Чарли наверняка узнает. – Он усмехнулся в ответ на сомнение в глазах друга. – Если, конечно, мы сумеем его открыть. Втроем они принялись за работу. Поиски скрытого механизма продолжались минут двадцать, потом Роберт остановился. – Ты уверен, что он есть, этот сейф? Джим продолжал тщательно ощупывать нижнюю поверхность полки, и вскоре рука его наткнулась на желобок, которого по идее не должно было там быть. – Я, кажется, нашел. Он просунул пальцы в углубление и потянул полку на себя. Послышался сухой щелчок, и правая половина полки легко и бесшумно отошла от стены. Джим шагнул в сторону, давая возможность Роберту первому заглянуть в тайник. За стеллажом открылась небольшая ниша, справа в ней стояли какие-то предметы, по форме похожие на статуэтки. Хотя в подвале было совсем несыро и непыльно, все они были тщательно обернуты полиэтиленовой пленкой. Сквозь прозрачную оболочку просвечивали цвета, не оставлявшие никаких сомнений: это действительно произведения индейских ремесел под названием Катчина. Сбоку от них лежал большой клеенчатый конверт, на котором кривыми черными буквами было накорябано: – Твоя правда. Слова Роберта прозвучали как отпущение грехов, и Джим мысленно поблагодарил мудрого и предусмотрительного Ричарда Теначи. В противоположном углу ниши, на деревянном полу, лежало что-то обернутое грязным и рваным индейским одеялом. Расцветка хотя и поблекла, но изначальные цвета все же угадывались: красный, голубой, индиго, черный и белый. Роберт повернулся к Джиму и указал на сверток. – Это тоже твое? – Не знаю. У деда я ничего такого не видел. – Однако это явно одеяло вождя. Очень старое. Тут всех удивил Чарли. Опустившись на колени перед свертком и благоговейно коснувшись его рукой, он впервые за все время подал голос: – Да, старое. Оно принадлежало очень могущественному вождю. Но не Ричарду. Старик начал осторожно разворачивать порванное одеяло. Глаза Джима и Роберта были так прикованы к открывающемуся предмету, что они не обратили внимания на выражение лица Чарли. Ни тот ни другой не видели, как побледнел старик, как инстинктивно он отполз от сверкающей находки. – Господи, Твоя воля! – выдохнул детектив. – Это что ж такое? Перед ними лежал большой металлический слиток. При свете лампочки на его поверхности заиграли такие затейливые блики, какие способна породить лишь магия золота. По нижнему краю слитка тянулась надпись на непонятном языке. Даже неспециалисту ясно, что это большая ценность, которую археологи наверняка повысят в несколько раз. Чарли пробормотал что-то на языке навахов. Всей фразы Джим не понял, но два слова расслышал четко: Но Роберт его отвлек, и он забыл переспросить Чарли. – Так вот чему так радовался Калеб. Эта штука и вправду больших денег стоит. Откуда же она? Чарли поднялся с колен, отошел подальше от слитка и привалился к одному из стеллажей. Джим посмотрел на него и впервые в жизни увидел потрясение на лице бесстрастного индейца. – Чарли, тебе плохо? Старик закивал, сдернул бандану, как будто ткань раскаленным стальным обручем сдавила его голову. Глаза почти спрятались в морщинах, и все черты исказились гримасой векового страха. Он кивнул на золотой слиток, равнодушно поблескивавший на полу. – Сосуд Земли. – Сосуд Земли? Что это значит? Старик не успел ответить, потому что сверху, из лаборатории, донесся громкий стук. Роберт и Джим переглянулись. Детектив прислушался, потом почти одновременно поднял фонарь и выхватил из-за пояса пистолет. – Там кто-то есть. Стойте тут и не двигайтесь. Джим и Чарли остались одни в неумолимом сиянии золота и столь же неумолимой тишине. У них даже не хватило духу поглядеть друг другу в глаза. Голоса наверху были почти неразличимы. Вскоре послышались звуки шагов. Роберт Бодизен, а за ним еще кто-то быстро спускались в люк. В свете все той же голой лампочки Джим увидел, как ритмично колышутся огненные кудри Эйприл Томпсон. |
||
|