"Убийственная тень" - читать интересную книгу автора (Фалетти Джорджо)Глава 21Потом все было еще кошмарнее, если только это возможно. Ливень стеной, труп на носилках, рука без костей, выскользнувшая из-под одеяла, несмотря на ремни, прожектор и сирена «скорой». Обратный путь в город под конвоем полиции, одно утешение – Немой Джо наконец успокоился и свернулся калачиком у него под боком. Неотвязные мысли об искаженном лице и раздавленном теле красивой, но неудачливой девушки, ее крики, до сих пор стоящие в ушах. Долгие часы ответов на одни и те же вопросы. Джим благодарил всех святых за встречу с чопорным банковским служащим Закари ван Пизе. Тот обеспечил ему алиби, можно сказать, жизнь спас. Будь Джим там один, как бы он объяснил свое присутствие рядом с трупом проститутки из Скотсдейла на том же самом месте, где тем же самым способом был убит ее любовник? Допрос вел другой полицейский, Роберт лишь сидел с ним рядом и почти не вслушивался в поток вопросов, волнами накатывавший на Джима. После третьего убийства Роберта обуяло какое-то странное равнодушие. По нескольким взглядам, которые бросил на него детектив, Джим понял, что тот отдал бы свое месячное жалованье, чтобы сейчас оказаться с ним наедине и спросить о том, что его в самом деле интересует. До сих пор им удалось обменяться лишь незначительными сухими репликами. – Опять то же самое? – Да. – Поговорим после, с глазу на глаз. Джим понял, что это означало. Не говори того, что знаешь, и того, что знаю я. К счастью, ван Пизе, оглушенный переживаниями, не мог точно вспомнить порядок событий и принял внезапное бешенство Немого Джо за страх перед грозой. Джим не стал ему противоречить. Ближе к концу допроса в кабинет Роберта вошел Донован Клиз, глава флагстаффской полиции. Сделал подчиненным знак продолжать, уселся в углу и молча слушал вопросы и ответы. На лице его застыло выражение, которое в газетных репортажах именуют серьезной озабоченностью. Джим подумал, что у шефа полиции есть для этого все резоны. В провинциальном городке варварским образом, по-видимому от одной руки, погибли три человека. И если по поводу двух первых жертв не было никакой ясности, то почему положение должно измениться после третьей? Однако надежда умирает последней, и все истово молятся ей как богине, даже он, со своими ничтожными страхами. Над городом навис призрак ФБР из отделения в Финиксе; ребята в любой момент могут нагрянуть сюда и отстранить местную полицию от дела. Когда в очередной раз все вопросы были исчерпаны, муки Джима наконец окончились. Невзирая на присутствие шефа, Роберт лично проводил его к выходу. Ему даже не понадобилось придумывать повод: у входа столпилась журналистская братия со всего штата. Если они поймут, что Джим второй раз оказался на месте преступления, тут такое начнется, что полиция в жизни не докопается до истины. Роберт и Джим молча прошли по коридорам от кабинета до черной лестницы, и только здесь детектив Роберт Бодизен получил наконец возможность поговорить с главным свидетелем наедине. – Ну? – Не знаю, что тебе сказать, Боб. Невероятное что-то. – И пес опять?.. – Да. Точь-в-точь как вчера на стоянке. Прыгнул в кузов, забился в уголок, трясется весь. Потом начал выть. Клянусь, от этого воя кровь стынет в жилах. А после девица начала вопить. Остальное тебе известно. – Но ты сам-то что думаешь? – Я? Да что же мне думать? Дикость какая-то. Труп девушки такой же, как те два? – В точности. Все косточки раздроблены, как будто ее под пресс положили. – Я, как только услышал крики, сразу бросился к ней. Прошло максимум полминуты. Что может привести живого человека в такой вид и раствориться в воздухе за полминуты? – Не знаю. Да еще проклятый ливень смыл все следы. Роберт замялся. Джим почувствовал: он что-то скрывает, но выспрашивать не стал. Единственным его желанием сейчас было уехать от этого города за тысячи миль и забыть все события минувших дней как дурной сон. Ему все чудилось, что Немой Джо вот-вот опять начнет выть. Они спустились по лестнице к железной двери. Тусклый зеленоватый свет едва просачивался сквозь высокое окошко. Было душно и пахло мокрым бетоном. Роберт задержался перед дверью. Он полицейский, Джиму остается только повиноваться. – Ну и что мне теперь делать? – Мне бы кто-нибудь сказал, что делать. Роберт наконец отворил дверь. В лужах после недавней грозы отражалось синее умытое предзакатное небо. Джим удивился, осознав, что провел в этом здании почти весь день. – Поезжай домой, выпей и ложись спать. Я бы поступил именно так, если б мог. – Пока, Роберт. Желаю и тебе сегодня добраться до постели. Детектив кивнул, но без особой уверенности. – Приглядывай за псом. Он второй раз произнес эти слова; в свете последних событий они звучали скорее как угроза, чем как совет. Потом шагнул внутрь, и дверь за ним с легким скрипом закрылась. Джим очутился один на служебной стоянке. В последнем ряду машин виднелась крыша его пикапа. Джим направился к нему, нашаривая в кармане ключи. Когда выяснилось, что ему придется долго пробыть в полиции, агент из группы собаководов доставил Немого Джо в коттедж на Бил-роуд. Джим гадал, в каком настроении его застанет. Прежде его приступы паники проходили бесследно, он снова становился апатичным, нетребовательным и самодостаточным. И в то же время был настолько непредсказуем, что ни о какой уверенности не могло быть и речи. Чтобы добраться до водительского сиденья, ему пришлось обойти машину кругом. Не глядя, он прошел мимо дверцы, исцарапанной когтями Немого Джо, как будто, игнорируя эту деталь, мог проигнорировать и все случившееся. Перед тем как сесть за руль, он вытащил мобильный и набрал номер ранчо. В трубке почти сразу послышался баритональный бас Билла Фрайхарта: – Ранчо «Высокое небо». Чем могу служить? – Привет, Билл, это Джим. Мне бы с Чарли поговорить. Сможешь до него докричаться? – Тебе повезло. Он только что вышел. Наверняка еще здесь, за дверью. Джим ждал и слушал грохот сапог по деревянному полу. Чуть погодя из трубки донесся глуховатый голос старого – Да. – Чарли, это я, Джим. Ты мне нужен по делу. Сможешь приехать вечером в город? – А чего ж?.. – Хорошо. Около десяти я жду тебя дома. Бил-роуд, двадцать девять, это на углу с Форт-Вэлли. – Идет. Старик повесил трубку. Раз он сказал «идет», значит, ровно в десять, и ни минутой позже, будет на пороге его коттеджа. Джим выключил сотовый и спросил себя, позволительно ли втягивать Чарли в эти дела. Но, зная Чарли, в конце концов пришел к выводу, что старик обидится, если узнает, что Джим не позвал его с собой. Он уселся в «рэм», включил зажигание, медленно выехал со стоянки. И всю дорогу до дома не прибавлял скорость. Джим, наверное, впервые в жизни решил сделать передышку. Он тащился на черепашьей скорости и перебирал в уме все, с чем столкнулся после возвращения. Без этого ему будет трудно строить планы на будущее. Возле коттеджа, привалившись к дверце своей «хонды», его поджидала Эйприл Томпсон. Пожалуй, он предпочел бы еще несколько часов отвечать на вопросы полицейских. Он еще не переварил вчерашнюю встречу и не был готов к новой, как не был готов к еще одной бессонной ночи. Новое убийство тоже было своеобразной передышкой. Конечно, оно зверское и непонятное, конечно, оно добавило еще больше вопросов к тем, которые возникли раньше. Но в этом деле он только свидетель, только человек, который видел и мог сообщить о том, что видел, предоставив другим разбираться и понимать. Все остальные дела – его темница. Куда ни поверни голову, всюду натыкаешься на глухую стену, и на каждой стене написано имя. Алан, Суон, Коэн Уэллс, Калеб Келзо, Чарльз Бигай и Ричард Теначи. Эйприл. Сеймур… Теперь уж не отвернешься в другую сторону, не сделаешь вид, будто ничего не произошло. Подобно бедной Черил Стюарт, он старался не заводить обязывающих связей, но каждый человек оставляет после себя след, который ничем не вытравить. Как ни беги от призраков, все равно тебе нипочем так не разогнаться, чтоб не встретить их там, где ты полагал себя в полной безопасности. Он припарковался за «хондой» и вылез. Она пошла ему навстречу, еле-еле волоча ноги, словно дистанция до пункта назначения была непомерной. – Привет, Джим. – Эйприл, видимо, приняла его молчание за оторопь и продолжила: – Я журналистка и всю жизнь прожила во Флагстаффе. Или ты меня считаешь совсем безмозглой, чтоб я в этом городе не разыскала тебя? Джим постарался ответить твердо, но не грубо: – Чем могу быть полезен? – Чем человек может быть полезен журналисту? Рассказом. – Каким рассказом? – Правдивым. Расскажи, что у нас творится. Джим едва сдержал смех. – Я?.. Хорошо бы мне кто-нибудь рассказал. Уловив в его голосе страшную усталость и горечь, Эйприл дала ему минуту передышки. Она повернула голову ко входу в небольшой коттедж. – У тебя есть повод не приглашать меня в дом? Джим пристойного повода не нашел. Можно, конечно, сказать, что он устал, что хочет побыть один, можно, конечно… Можно, конечно, сказать правду. Ему страшно оставаться наедине с ней в четырех стенах. – Повода нет. Заходи. Тем более я беспокоюсь за пса. Они прошли по бетонной дорожке, проложенной меж двух клочков газона. Джим отпер дверь и отступил в сторону, пропуская вперед Эйприл. Воздух внутри был чистым, значит, Немой Джо, несмотря на одиночество, совладал с потребностями своего организма. Неторопливо цокая когтями по полу, он выглянул проверить, кто там пришел, но при виде Джима и Эйприл никаких чувств не выказал. Эйприл посмотрела на него с симпатией, но тем не менее заметила: – Да, сторожевой собакой его не назовешь. – Это уж точно. Может, он и сумеет меня защитить, если я схвачу его и брошу в морду грабителю. Равнодушный к этим нелестным замечаниям, пес повернулся и прошествовал на кухню, к двери, что вела в садик. Джим открыл ее и выпустил его. Пока Немой Джо искал подходящее для облегчения место, Джим проверил, есть ли у него чистая вода, и насыпал в миску собачьего корма. Потом вернулся в маленькую гостиную, которая одновременно служила и столовой. Эйприл стояла, засунув руки в карманы джинсов, и осматривалась. Джим снова взял тайм-аут: – Кофе будешь? Больше угостить нечем. Эйприл оглянулась на него и помолчала, словно прикидывая, стоит ли пить кофе в этот час и способен ли Джим сварить его как следует. – Ладно, давай кофе. – Только у меня молока нет. – Сойдет и без молока. Джим оценил ее попытку снять напряжение. А может, это всего лишь журналистский прием для соответствующей подготовки источника информации. Он вышел на кухню и стал вставлять фильтр в кофеварку. Эйприл тоже появилась на пороге. – А ты неплохо устроился. Джим пожал плечами. – Это временное жилище, пока я не заведу свое. Она заметила как бы мимоходом: – Я слышала, ты теперь работаешь на Коэна Уэллса. Джим даже не задумался, откуда она узнала. Она ему с порога это объяснила: журналистка и всю жизнь прожила здесь. А он вовсе не считал ее безмозглой. – Я пилот на ранчо и начальник будущего воздушного флота. Уэллс намерен прикупить еще вертолетов. – Какой разговор, он многое может прикупить. Не только вертолеты, но и людей. Она произнесла это ровным тоном, не делая акцентов. Поэтому фраза вышла не язвительной, а сочувственной. Джим не хотел срываться, ни в коем случае не хотел. Но то ли усталость сказалась, то ли напряжение, то ли чувство вины. Его вдруг словно передернуло; огненный кофе, который он в этот момент разливал по чашкам, брызнул ему на руку; кофеварка выскользнула из пальцев, опрокинула чашку; та с треском раскололась на полу, забрызгав его темно-коричневой дымящейся жидкостью. Сжав зубы, чтобы не застонать, Джим открыл кран и сунул руку под холодную воду. От этого ему стало еще больнее. Тогда он повернулся к ней и, черпая заряд из этой боли, повысил голос больше, чем следовало: – Чего ты хочешь от меня, Эйприл? Я знаю, что поступил с тобой по-свински. Как и со многими близкими людьми. «По-свински» – это еще мягко сказано. Так может, лучше сказать мне прямо, что я дерьмо, дать мне в морду и уйти, хлопнув дверью? Эйприл долго не отвечала. Она продолжала стоять и смотреть на него с грустной улыбкой. Как ни странно, он прочел в ее глазах не укор, а щемящую нежность. – Нет, Три Человека. Нет, бедный мой мальчик, который никак не хочет взрослеть. То дело прошлое. Слишком много воды утекло. Я изменилась, быть может поневоле, но я стала другой. К сожалению, я не знаю, каким стал ты. Пожалуй, Джим впервые увидел ее сегодняшними глазами. Он слишком поспешно сбежал от прошлого, чтобы помнить, как она хороша – во всех смыслах. Тогда, много лет назад, он считал, что вырвался из тюрьмы, и ему даже в голову не приходило, что Эйприл не тюремщица, а такая же узница, как он. Она продолжала все тем же хладнокровным тоном, только это было хладнокровие заточенного клинка: – Могу повторить, чего я от тебя хочу. Рассказа. Я хочу знать, что происходит в этом городе и что полиция так тщательно скрывает. Я хочу, чтобы ты рассказал мне все, что видел. Один раз в жизни ты просто обязан сказать мне правду. – Ты меня шантажируешь? – Почему бы и нет? По-твоему, ты заслуживаешь иного отношения? Джим вспомнил, что лучшая защита – нападение, и сменил тему. Резко, неожиданно, жестоко. – Сеймур – чей сын? Она остолбенела. Потом круто повернулась и вышла из кухни. Джим настиг ее и остановил, положив ей руку на плечо. Эйприл тут же стряхнула его руку, но больше не сделала попытки убежать. В глазах у нее блестели слезы, и Джим чувствовал, что она ненавидит себя за них. Но он не стал ее щадить. – Чей он сын? – Мой! – выкрикнула ему в лицо Эйприл. Джим придвинулся к ней так близко, что почувствовал на лице ее дыхание. Он начал охоту за правдой и уже не мог повернуть вспять, даже зная, что эта правда его погубит. Он схватил Эйприл за плечи и стал трясти. – Нет, ты мне скажешь правду! Чей сын Сеймур? Слезы струились по ее щекам, смывая годы одиночества, годы отчаянной борьбы за выживание, когда рядом не было никого, кому она могла бы показать свои раны, когда в бессонные ночи смотрела в темноту, пытаясь разглядеть за ней свое будущее. – Ты хочешь знать, чей сын Сеймур?! – Она опять вырвалась и с вызовом взглянула на него блестящими от слез голубыми глазами, какими наградила своего сына. – Он мой! Мой! Мой! И вдруг сникла. Плечи безвольно опустились, голос упал до шепота, она шагнула к Джиму, прижалась головой к его груди, как будто ища спасения, защиты, в которых ей было отказано долгие годы. – Он мой… У Джима внутри словно развязался какой-то узел. Он не знал, что это, так как никогда прежде ничего подобного не испытывал. И на все вопросы вмиг нашелся ответ. Не точный, но возможный. Он уехал из этих мест в погоне за свободой, а может быть, ему стоило остаться, чтобы обрести ее. Может быть, расширив свое жизненное пространство, он перекрыл себе воздух. Он долго вдыхал запах ее волос, усталый от погони за временем, от непосильного груза воспоминаний и раскаяний. Когда, чуть отстранив ее, Джим поцеловал соленые от слез губы, у него впервые появилось ощущение, что он вернулся домой. |
||
|