"Дарья Асламова. Приключения дрянной девчонки" - читать интересную книгу автора

высокое звание советского ребенка", - строго сказала она нам. Но пятилетние
дети твердо знали, что японцы народ щедрый и любящий малышей и под шумок у
них можно будет выпросить подарки.
Наступил великий день, прибыли долгожданные гости. Чистенькие, румяные,
одетые в лучшие наряды советские дети бросились вручать неизменно
улыбающимся японцам свои рисунки. Иностранные гости полезли в карманы за
фломастерами, ручками, конфетами, игрушками. Только та японская тетя,
которой я подарила свой рисунок с домиком и коровками на лугу, погладила
меня по голове и ничего не дала. Горю моему не было предела. Подружки уже
запихивали в рот жвачку и хвастались подаренными карандашами, а я стояла
одна, всеми брошенная, без подарков. Слезы текли так часто, что я тут же
захлебнулась ими и убежала на веранду всласть поплакать в одиночку. Но
кто-то наябедничал воспитательнице, что Даша ревет из-за того, что ей ничего
не подарили. На веранду ворвались две разъяренные воспитательницы и
заведующая детским садом. В три голоса они стали орать на меня: "Ты позоришь
советских детей, бесстыжая, наглая девчонка! У тебя все есть, ты ни в чем не
нуждаешься! Хочешь, мы завтра принесем тебе три кулька конфет, чтоб ты ими
подавилась?!" Я перестала плакать и сказала: "Хочу". Заведующая переменилась
в лице и сказала: "Завтра придешь с мамой". На следующий день я
действительно привела маму в детский сад и никак не могла понять, почему мне
не дают обещанные три кулька конфет.
Мне давно уже не пять лет, но страстная тяга ко всему яркому, вкусному
и красивому осталась та же, детская. В своей погоне за удовольствиями я
когда-нибудь сломаю себе шею. Я честно верю каждому новому обещанию, но чаще
всего тянусь за большой конфетой, разворачиваю красочный фантик, а там
ничего - пустышка.
А с Жаном потом было вот что. Как-то я и Катя после очередной вечеринки
остались у него ночевать на нашем любимом диванчике. Жан в пять утра куда-то
уехал. В шесть часов нас разбудил звонок в дверь. Пошатываясь, Катя
добралась до прихожей и отворила дверь. На пороге стояла пышнотелая
высокомерная негритянка, которая кинулась на нее, как тигрица, и в
энергичных английских выражениях объяснила ей, что такую проститутку, как
Катя, и убить не жалко. Я удивляюсь, как эта темпераментная женщина не
выкинула нас с балкона. Спас нас Жан, который явился в десять минут седьмого
и устроил своей подруге скандал, переходящий в драку. Мы с Катей
почувствовали себя лишними и быстро смотались.
После этого случая я не видела Жана несколько лет. Потом встретила его
на рынке зимой, среди прилавков, заваленных фруктами и овощами. Мы кинулись
навстречу друг другу и радостно расцеловались на глазах у расистски
настроенной московской публики. Жители южных республик угрожающе заворчали,
наблюдая, как Жан слизывает у меня с губ помаду.
Жан был, как всегда, весел и рассказал, что собирается открыть в Москве
кафе и остаться здесь навсегда. Не знаю, соврал он мне или нет. Потом Жан
схватил мою сумку и стал набирать в нее помидоры, персики, лимоны, апельсины
(любил Жан делать широкие жесты). Он щедро расплатился с торговцами, посадил
меня в такси и помахал вслед рукой.
Негритянский период плавно перетек в хипповский. Правда, название
выбрано весьма условно, мы позаимствовали лишь внешние атрибуты жизни хиппи,
не затрагивая сути. Это была нормальная игра молодых. Некоторое время мы
ходили в драных джинсах, стоптанных кроссовках, носили "фенечки" (нечто