"Пьер Ассулин. Клиентка " - читать интересную книгу автора

бурных средневековых водах они продолжали барахтаться? В их глазах
читалась летопись нескончаемых зверств. Очевидно, сегодня они стали
свидетелями многих сражений. Во всяком случае, повидали больше моего.
Чтобы выяснить, над чем бьется ученый, стоит приглядеться к его лицу, а не
подглядывать из-за плеча. Я с минуту понаблюдал за некоторыми из
читателей, и это вдохновило меня на заключительный призыв: уймитесь,
глаза, вы уже краснеете!
Ничего особенного, то была лишь минута забытья, крупица безумия,
облегчающая бремя одиночества дотошного биографа. Выводя эти слова в
тетради, я упивался возможностью писать невесть что, просто так, ради
забавы, без всякой нужды, даже не помышляя о результате. Благодаря этому
непроизвольному жесту в мой кропотливый труд просочилась капелька фантазии.
Последние ряды упрямцев нехотя отрывались от своих картуляриев и
ин-фолио, уступая вежливому, но настойчивому натиску смотрителей,
бросавших на читателей косые взгляды. И те, и другие так сокрушались,
словно бросали ребенка на произвол судьбы.

***

С началом летних отпусков Париж обезлюдел. Я чувствовал, что оказался
в пустоте. Я уже испытал это на собственном опыте и понимал, что мне
предстоит прожить несколько ближайших недель в этаком состоянии
невесомости на фоне никому не нужного города. В подобные моменты я упрекал
себя за то, что я, к сожалению, склонен расценивать современное общество
как чудовищный заговор против внутренней жизни человека.
На улице стояла едва ли не дивная погода. Скудная растительность,
уцелевшая в столице, сводила неумолимый бег времени к чисто субъективной
точке зрения. Меня не покидало странное чувство, что я надежно защищен от
пошлости нашего времени.
В автобусе ни я, ни другие мои собратья-читатели уже не реагировали
на тщеславные потуги "homo telefonicus" "Человек телефонный (лат.)". Я
заметил в глубине салона несколько сутулых, покачивающихся, осоловевших от
чтения фигур, от которых веяло идиотским блаженством. Подобно всем, кто
остался в городе в эту трудовую субботу, они по-прежнему пребывали где-то
далеко, в собственном мире, и были не в состоянии уклониться от беседы с
прошлым.
В тот день как никогда трудно было понять, почему столько наших
современников предвещают весьма печальный конец нынешней эпохи. Настало
лето, и все опять казалось возможным. Париж вновь становился милым, как и
его обитатели; этого было достаточно, чтобы почувствовать, как на тебя
нисходит благодать.

***

Я никогда бы не подумал, что жизнь Дезире Симона доведет меня до
такого состояния. Его многочисленные сочинения не переставали будоражить
мой ум. Я устремился на штурм этого литературного храма с известным
легкомыслием. Полтора года спустя он все еще оставался непокоренным. Но,
добравшись до военных лет, я ощутил, что нечто другое, важное, ускользает
от меня. Одна из тех незначительных, почти незаметных мелочей, способных