"Виктор Астафьев. Смена глаза" - читать интересную книгу автора

назвать его Геркой, сказал Лешка. - Это ведь я тебя не узнавши переплавил с
плацдарма!..
Они поскорее домылись и поспешили сообщить такую потрясающую новость
Антонине. На столе их ждала жаренная крупными кусками осетрина, две утки,
застреленные Геркой-горным бедняком попутно на Оби, высовывались сучками
косточек из кастрюли, и известково белела бутылка разведенного спирта.
- Вот, мужики, ешьте, пейте! - позвала мать. - Вы теперь дома! Я
счастливая самая на свете! - и, застыдившись такого признания, вдруг
прикрылась по-хантыйски платком, лишь глаза ее светились непобедимой
радостью. Но, узнав новость, какую принесли ей мужики, она посерьезнела и
глубоко вздохнув, произнесла: - Это судьба вам, мужики, такая вышла, быть
вместе, друг дружке помогать...
Отчим с пасынком чокнулись, а затем разом ударили стаканами в граненую
рюмку матери, улыбнулись ей, Герка-горный бедняк подморгнул еще - и мать
выпила, потыкала вилкой в сковороду и тут же, уставившись в окно, заморгала
часто, начиная искать трубку под фартуком.
- Ну, ма-ам! - воззвал к ней Лешка и показал глазом на сестренок,
которые вместе с мужиками сидели за столом, бойко таскали осетрину ложками
из сковороды, а тут сразу ложки отложили, потянули платки на проворные рты
свои, заморгали узенькими глазками.
- Нисе, нисе, парни, я сисяс! - схваченным горлом проскрипела мать,
находясь где-то все еще в отдалении от них в своей растревоженной памяти,
потому-то и забылась, "засыкав", как в детстве. Она и в самом деле скоро
преодолела себя, еще выпила и, ослабевшую от тяжкой работы, недостатков
хлеба ее быстро разобрало, и она утратила свою природную скованность, широко
и простодушно улыбалась, тискала то Герку-горного бедняка, то Лешку и
сказала, вдруг прижав его голову к груди: - Лешка! Лешка! Уходил на войну
парнишонкой - мужиком вернулся и как отец угрюмый стал.
"За восемь дней на плацдарме прожил я, мама, молодость и веселость там
оставил", - произнес про себя Лешка, а вслух сказал, дотронувшись до ее
головы:
- Ничего, мама, все до смерти заживет! Наладится!..
И мать, что-то понимая, закивала головой, так, мол, так, дай Бог. А
Лешка в который уже раз видел себя ползущим меж оврагами и даже слышал
оторванной рукой царапающие стыки проводов, и опять на него навалилось
ощущение безнадежности, усталости, Вспомнились вдруг снова последние
мгновения на плацдарме, последнее отчаяние. Это он-то и смерти боится! Все
равно подохнет! Все равно не уйдет ведь отсюда! - сердце вещун точный. Как
ни цепляйся за жизненку эту, денек-другой еще пожить хочется, со штанами в
беремя подристать в овраг побегать, перед этим ублюдком Шороховым
подхалимствовать...
Нет, нет, нет!..
Лешка встал тогда и пошел в полный рост, неторопливо пошел, презирая
себя, немцев, смерть. Минометчики покойного обер-лейтенанта Болова, у
которых к той поре осталось четыре трубы на роту, свирепствовали в тот день
оттого, что им обещана была отправка в тыл на переформировку и отдых. Но все
вдруг отменилось. Приказано управленцам ехать за минометами и пополнением,
но расчетам с позиций не сниматься. Заметив какого-то наглого или с ума
спятившего русского Ивана, минометчики обер-лейтенанта, не жалея мин, сразу
из четырех закоптелых труб рубанули по нему, и даже не поглядели, что от