"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу автора

Борисовича, возглавлявшего в госпитале агитационную кампанию. Гринберг
Моисей Борисович хотя ранен и не был, но ежегодно проводил в госпитале
профилактическое лечение сердца, печенки и почек, подорванных на фронте.
Коляша сказал наседающему на него активисту, что подвигов никаких на фронте
не сотворил. "Да как же так?! - изумлялся Гринберг.- Два ранения, орден и
медаль имеете, кто ж тогда герой, как не вы? Кому ж тогда молодежь
воспитывать?.."
В Красновишерске разрешилась девочкой Женяра и намекнула в письме, что
надо бы узаконить супружеские отношения, расписаться, ребенок должен быть
зарегистрирован и на довольствие поставлен. Пока она дочку везде записывает
по фамилии Хахалина, однако ж всюду требуют свидетельство о браке.
Коляша длинно, путано ответил, что не отрицает он своих родительских
обязанностей, и, когда из госпиталя выйдет, найдет легкую работу, встанет на
квартиру,- непременно вытребует к себе семью в областной центр, потому как в
Красновишерск, к любимой теще, его нисколько не манит.
Тертый калач Коляша Хахалин ловок и увертлив в этой жизни сделался. Да
половчей и повертче его народу развелось дополна. Все должности, где можно
получать зарплату и ничего не делать или ловчить, показывая, как ее, работу,
усердно делаешь,- порасхватали. и вышел Коляша на всем доступные, ближние
рубежи: хватил базару - поторговал табачком, разбавляя самосад тертой
жалицей и сухой полынью; ездил со спекулянтами в город химиков Березники за
содой, хорошо выручился, но, как выручился с компанией инвалидов, так в
компании той денежки и прокутил. Успел, правда, отправить Женяре пятьсот
рублей - аккурат на булку хлеба.
И все-таки на легкую работу он попал - военкомат юмог устроиться
физоргом-организатором на завод имени товарища Ленина, в Мотовилихе.
Физкультурный отдел завода возглавлял румяный, жизнерадостный мужик по
фамилии Абальц, по имени-отчеству Карл Арнольдович, который почему-то всем
приказывал называть его Ленчиком.
Привезенный с Запада и брошенный сгорать в горячий цех на Урале, он
выдавал себя за немца, хотя намешано в тем было кровей с десяток.
Начальство, глядя на бурного и бестолкового работягу, турнуло его на мороз -
отгружать и погружать отливки - немец же! Кабы чего не взорвал! Со двора
Ленчика убрало время и тигриная ловкость. Сделался он ни много ни мало -
комендантом общежития, сперва одного, затем всех заводских общежитии. Ленчик
вспоминал ту пору - это самую-то середину войны! - жмурясь, что кот. Попил
он и поел сладко; кадры женские поспасал от застоя, пока не нарвался на
Людку Перегудину, которая, забеременев, не полезла в петлю, не стала пить
отраву, не сделала аборт, как многие ухажерки Ленчика. Она пошла к парторгу
завода, а тогда еще редко ходили бабы к комиссарам, к парторгам. Тот
заводской парторг был из военных комиссаров, инвалид войны. Он вместо того,
чтоб уговаривать, убеждать, взял Ленчика за грудки и, багровея, сказал: если
он, недобитый враг, обездолит русскую бабу и ребенка,- поедет в лес - валить
древесину для лож боевых винтовок и на лыжи...
К поре пересечения жизненных путей Ленчика и Коляши у Абальцев было уже
двое детей. Людка ходила разодетая в шмотки из американских подарков,
прицеливалась родить третье дитя. Ленчик заправлял заводской физкультурой и
жил в общем-то, как и прежде, вольной физкультурной жизнью. К Коляше
Хахалину - фронтовику, который к физкультуре был не годен и вообще ничего не
умел - ни физкультурить, ни руководить, начальник отнесся по-отечески, не