"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу автора

- М-мух, родимая! М-мух, погубительница рода человеческого! - и
заблажил с подтрясом: "А без дених жи-ысь плах-хая, не годицца
н-никуды-ы-ы-ы!.."
...Жизнь в купе шла своим чередом, точнее, не шла, ехала. Люди
встряхивались, приводили себя в порядок. Наверху пили, веселились, внизу
деловитая женщина, намочив из бутылки тряпицу, обтерла лица ребятишек, свое
лицо тоже утерла, из той же бутылки маленько попила. Девушка за столиком все
так же притиснуто лицом к стеклу сидела, не двигалась, смотрела вдаль.
Женщина потянула ее за рукав, подала бутылку. Девушка, неумело отпив из
горлышка, выдохнула: "Спасибо!". Питухи сверху предлагали ей тяпнуть,
протягивали кружку. Девушка никак на это не откликалась. Мать Тихона меж
делом поведала молодоженам историю, приключившуюся в пути с девушкой.
В то время люди, в общем-то, не женились, сходились, как Коляша с
Женярой. Бывали, и нередко, случаи, когда мужики, а то и проходимки-бабы
"подженивались". Истосковавшиеся где-то в трудармиях, на путях, в казармах,
в спецподразделениях девчонки, молодухи и вдовы, подхваченные всеобщим
возбуждением, сжигаемые долго сдерживаемыми страстями, попавши в скопища
людей, с ходу, с лету соединялись с кавалерами, пылко падали на грудь
избраннику, и не раз этакие вот союзы кончались несчастьем. Мошенник-кавалер
уносил с собой хранимое, нехитрое девичье имущество.
Вот и эта младая спутница лишилась осчастливившего ее кавалера - ушел,
смылся в ночь возлюбленный и чемоданишко прихватил. А она по мобилизации
работала на восстановлении путей, ломила наравне с трудармейцами, кое-что
заработала, скопила, выменяла на тяжелую рабочую пайку, ехала домой с
небогатым, зато своим имуществом.
- Ладно еще,- говорила старая женщина,- в теснотище, в многолюдстве не
добрался ушкуйник до главной девичьей ценности. Имущество - дело наживное,
но если у девушки пломба сорвата,- тут уж дело непоправимое.
Велись и долго будут хитроумно вестись подсчеты потерь в хозяйстве,
назовут миллиарды убытков, невосполнимый урон в людях, но никто никогда не
сможет подсчитать, сколько дерьма привалило на кровавых волнах войны,
сколько нарывов на теле общества выязвила она, сколько блуду и заразы
пробудилось в душах людских, сколько сраму прилипло к военным сапогам и
занесено будет в довольно стойко целомудрие свое хранящую нацию.
Пока Коляша предавался глубоким, современным мыслям, троица наверху
опохмелилась, начала картежную битву. Валек - так звали "моего генерала" -
играл с теми, кто ехал на крыше вагона, посредник меж играющими, инвалид на
деревяшке, сноровисто переправлял вверх карты с "ходом" в котелке,
привязанном к изношенным обмоткам, принимал подачу обратно. То и дело
слышалось: "Туфта!", "Шнекарь!", "Понтит, псина, понтит!", "Эй, на
халупе!.." Валек, вылезши в окно, ухватившись рукой за козырек водоотвода,
лаялся с кем-то из верхних игроков. "Маршал" и инвалид держали его за ноги.
- Я тя спущу с хавиры и приколю к опшэственному нужнику финкарем, если
будешь туфтить. Веди игру честно!..
На полувосстановленном мосту с низко провисшими, негабаритными
перекрытиями народ на крышах пал влежку. Слух пронесся: несколько человек
все-таки снесло под колеса, тех, кто был привязан к трубам вентиляторов иль
по пьянке забылся,- размозжило.
Слухов по густонаселенному, давно и тесно живущему поезду ходило не
меньше, чем по переселенческим баракам где-нибудь в таежном поселке, и